Читать книгу "Переход хода - Александр Усовский"

Подполковник удивлённо посмотрел на музыканта.

— Герекирсэ ё дэме япып шеен мюзик динлемэкь истерим!31

Его собеседник отрицательно покачал головой.

— Хаир. Лязым дейль32…

И, более ничего не говоря, музыканты быстро свернулись и вышли из ресторана, оставив Гончарова в полном недоумении и с каким-то неприятным осадком на душе. Ему не нужна больше весёлая музыка? С чего это вдруг? Чертовщина какая-то…

Принесенный официантом окунь, шикарный, великолепно зажаренный, дохнувший на подполковника немыслимыми ароматами — оставил его совершенно равнодушным. Вяло поковыряв роскошное филе и с трудом съев едва половину рыбы, Гончаров встал, расплатился по счету, и, отказавшись от кофе, вышел из "Галателии". До его гостиницы нужно было пройти пешком километра два с половиной — и он решил совершить этот, безусловно полезный для здоровья, моцион. Может быть, новые впечатления развеют вдруг нахлынувшую на него тоску-печаль?

Вечерело. Холодный ветер с пролива затих, и, хотя Гончаров почти километр прошёл вдоль набережной (вернее, вдоль восточного фасада огромного султанского дворца Долмабахче) — он нисколько не замёрз. Обойдя стадион "Бешикташ", он углубился в квартал Гюмюшую — чтобы выйти на площадь Таксим, к виднеющимся издалека громадам отелей "Диван Палас" и "Хилтон".

Вот и Таксим. Гончаров абсолютно не удивился разительной перемене — только что он проходил по безлюдным, тихим улочкам, по которым и машина-то раз в полчаса проезжает — и вдруг многотысячная толпа. Для Стамбула это абсолютно нормально! В центре города народ колобродит до ночи, играют музыканты — на домре, гуслях, тамтаме, стоят продавцы печеных каштанов, бубликов в кунжуте, бутербродов. Один зазывала непрерывно вопил: "ke-bab-ke-bab-ke-bab-ke-bab", что звучало для Гончарова совершенно однозначно: "бабки-бабки-бабки-бабки"! На самой площади Таксим, возле монумента, гужевалась особенно плотная толпа, люди сидели на ограждениях, беседовали, закусывали — но никаких булок пива или, не приведи аллах, чего покрепче — ни-ни! Всё же в исламе много положительного, подумал Гончаров, во всяком случае, нет такого повального безнадежного пьянства, как в России — хотя, с другой стороны, гашиш здесь никто за наркотик не считает…

На огромном плазменном экране непрерывно шли новости, реклама, погода. Вся площадь была освещена, из гирлянд были сплетены объемные фигуры — шары, кубы, другие фигуры; Таксим была — вечным праздником; подполковник вышел на Истикляль с некоторым даже сожалением. И опять в голове мелькнула предательски-чёрная мысль — что всё это праздничное великолепие он видит в последний раз…

Тьфу-тьфу! Чур меня! Вот и улочка Сакызагаджи, и уже виден отель "Галата Хаус". Там через полчаса у него встреча с курдским бандитом Туфаном Сарыгюлем — от которого ох как много зависит в грядущей операции!

Что за чёрт! Какой дьявол несется на мотоцикле, по улочке, где и пешком-то трудно пройти? Подполковник едва успел вжаться в подъезд — когда мимо него, обдав прохожих сладковатым запахом сгоревшего бензина, промчалась антрацитово-чёрная тяжелая "хонда", с возлежащим за рулем невысоким мотоциклистом, затянутым в кожу. Вот же сукин сын! Ангел смерти доморощенный, Азраил, холера ему в бок, чтоб ему ни дна, ни покрышки…. Подполковник от души плюнул вслед наглому байкеру, подошёл к двери в свою гостиницу, взялся за ручку — и тут его взгляд остановился на бредущем ему навстречу турке в длинном кожаном плаще. Какая-то странная, нетипичная бледность лица, отрешенная полуулыбка, стеклянный взгляд каких-то отталкивающих, мёртвых глаз. А, ну да, всё ясно, наркоман. Гончаров не удивился этой сомнамбулически передвигающейся фигуре — в конце концов, это Восток, здесь тот же гашиш курят все, от мала до велика, почти не скрываясь — но тут его взгляд споткнулся на фигуре бредущего наркомана. Что-то странное было в ней, что-то необычно угловатое… что-то неправильное… какое-то неуловимое несоответствие формы содержанию…. Твою мать! Да ведь у него под полой плаща автомат!!! Что?!?!

Последнее, что увидел подполковник Гончаров в своей жизни — был внезапно остановившийся на нём безумный взгляд наркомана, его неуловимо быстрое движение — и направленный ему в грудь вороненый "хеклер-кох". Вспышка — и целый букет кроваво-красных огоньков, в одно мгновение вылетевших из его ствола, ослепил подполковника; грохота выстрелов он уже не услышал…

Глава третья

— Ну, что там у тебя? Срослось? Докладывай! — Голос генерала был что-то уж совсем сух и по-старчески немощен; у Левченко создалось впечатление, что говорил Калюжный через силу, думая о чём-то совсем другом. Сдаёт старик…. Или что-то случилось?

— Так точно, Максим Владимирович, вариант есть.

— Твои поляки смогут без тебя провернуть это дело?

Подполковник слегка опешил.

— Но…. Максим Владимирович, вы ж мне поручили его до конца довести?

С той стороны трубки повисло какое-то тягучее, непонятное молчание — а затем Калюжный, прокашлявшись, проговорил вполголоса:

— Приезжай. Гончаров заболел… тяжко. Надежды нет.

Левченко от неожиданности выпустил из рук трубку. Затем, подняв её со столика — спросил, страшась услышать самое непоправимое и зная, что ничего другого услышать ему не доведётся:

— Совсем?

С той стороны послышался тяжкий вздох.

— Да. — А затем, после непродолжительной паузы, генерал добавил уже немного другим, командирским, тоном: — Завтра у меня, в девять. — И положил трубку.

Левченко вышел из безлюдного (если не считать огороженного угла с десятком компьютеров, на которых молодёжь играла по сети в "Контрол Страйк" или лазила по сайтам знакомств) переговорного пункта на улице Эмилии Платер, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Гончаров погиб! Как? Отчего? Неужели операция под угрозой срыва? Протечка? Или всё же случайность? С ума можно сойти…. Гончаров…. В Боснии остался жив — хотя в таких передрягах побывал! А в мирном и тихом Стамбуле погиб…. Чёрт, как мучительна неизвестность!

Левченко прошёл метров двести пешком, стараясь привести в порядок мысли. Ладно, чего тут гадать на кофейной гуще, надо ехать в Москву! Завтра в девять…. Тогда — самолетом. Поездом не успеть!

Сев в мгновенно остановившееся по взмаху его руки такси, он попросил водителя:

— Прошам до Жолибожа. Плац Грунвальдски.

Через двадцать минут он был на площади, и, набрав номер Анджея Скирмунта, на его жизнерадостное "слухам!" сказал вполголоса:

— Давай через пятнадцать минут в нашем кафе на Войска Польского. Жду!

Ждать ему долго не пришлось — пока он дошёл до кафе "Пан Заглоба" (как успел убедиться Левченко, фигуранты трилогии Сенкевича продолжали пользоваться и в новой Польше неизменным успехом у публики), пока заказывал кофе с пирожными — в дверях кафе появился запыхавшийся Скирмунт.

Левченко кивком пригласил его за только что занятый столик в глубине полутёмной ниши — и, как только Анджей сел, подвинул ему чашку кофе.