Читать книгу "Кризис среднего возраста - Инна Туголукова"

В кармане завозился, зачирикал мобильный.

— Ты где? — недовольно спросила Машка.

— Иду домой, — развернулась Вера. — А ты где?

— А я уже дома.

— А где была?

— Гуляла с Дашей Кузнецовой.

* * *

Спали они теперь вместе на широком и жестком диване. Лежали, прижавшись друг к другу: Машка, нежно окутанная своим детским счастьем, и Вера, тяжело придавленная своим женским горем.

— Мусенька, ты не спишь? — сонно спросила Машка, чутко улавливая настроение матери.

— Еще нет.

— А почему?

— Слушаю тишину.

— А разве тишину можно слышать?

— Конечно.

Машка затихла, старательно прислушиваясь, и удивленно заметила:

— Ой! Она звенит!

— Это течет время.

— А чем же оно шумит, время?

— Минутки ссыпаются в Вечность и шуршат…

11 АРТЕМ

— Осуждаете меня, Ольга Петровна?

— Да я, Артем, давно уже никого не осуждаю, все больше диву даюсь.

— И чему удивляетесь?

— Да вот, думаю, насколько же инстинкты сильнее разума. Смотришь, вроде умный человек, ответственный, а занюхался — и рванул за девкой, как кобель за пустующей сучкой, не разбирая дороги. А что там сзади — крики, слезы, изломанные судьбы, — ему и дела нет. Одна забота — догнать и спариться.

— На меня намекаете?

— Догадливый, — усмехнулась Ольга Петровна. — Только мне намекать без надобности. Нам, надеюсь, с тобой детей не крестить, а потому я тебе прямо скажу — не дело ты делаешь.

— Каждый человек имеет право…

— Конечно, — согласилась Ольга Петровна. — Имеет каждый, может не всякий. Боюсь, мы с тобой о разных правах разговариваем. Если ты об Ане, так это не твой случай. Ведь ты же не любишь Зою… — Она пытливо на него посмотрела.

Артем молчал.

— Ну вот тебе и ответ. Красноречивее всяких слов. А я своей дочери такого счастья не желаю. Хотя кто ж меня спросит… Зойка много в своей жизни намудрила. Но сюда она тебя за руку не тянула, это я точно знаю. Ты сам пришел. Что уж у вас там с Аней приключилось, мне неведомо. А только сделал ты это ей назло. Под влиянием минуты.

…Молчишь? Значит, правильно я угадала. А ты думал, она узнает, что муж у нее под носом к соседке бегает, и до земли тебе поклонится? А ты еще и обиделся, по своей, по мужской логике. Не поняли тебя, как же! А чего ж к родителям не пошел? Стыдно стало свой блуд на поверхность выносить? А перед Аней не стыдно? Перед дочкой своей? Большая уж, все понимает. Когда вы с ней на лестнице встречаетесь, ты ей что говоришь? «Здравствуй, Стася! Как дела?» И дальше идешь? А она тебе вслед смотрит и замирает от ужаса?

Господи! Я-то не знаю, куда глаза девать перед соседями! А вам, кобелям, все хрен по деревне. Я Зойку свою не оправдываю, но ты ведь и ее предаешь. Потому что бросишь, когда наиграешься. Разве нет? И что тогда? Обратно к Ане вернешься? А если не примет? Так и будешь скакать, как мячик для пинг-понга? Одна ударила — к другой полетел, другая выставила — к первой вернулся?

Ты уж извини, Тема, за откровенность. Но мы с тобой теперь в одном доме живем. А я человек прямой, говорю, что думаю. Правды никто не любит…

«А пошла бы ты со своей правдой куда подальше», — вяло подумал Артем.

Зоя ушла в парикмахерскую. Именно сегодня надо было это сделать, в субботу. Сидит дома, мается от безделья, на неделе времени не нашла. Оставила его слушать проповеди старой грымзы, своей мамаши. Которая во всем права. Во всем, от начала до конца…

Стало быть, мальчик для битья? Или как там она его назвала? Мячик для пинг-понга? В самую точку! И каким же будет следующий сет? Он вернется к Ане с Зоиной подачи? Поддачи…

Как же он вляпался в это дерьмо? Нормальный вроде мужик в тридцать семь лет, как прыщавый подросток, разрушил по дури всю свою жизнь. Ладно свою! Жизнь самых близких, единственно дорогих ему людей.

Таких, как он сейчас, отец с презрением называл п… страдальцами.

— Просто ты никогда не попадал в подобные ситуации, — подначивала гордая его верностью мама. — Когда внезапно вспыхнувшее чувство…

— Я попадал в любые ситуации, — горячился отец. — Но сознательно избегал их развития. Пресекал на корню! И уж точно не искал сам. Потому что, один раз женившись, взял на себя ответственность за свою семью. За вот эту доверившуюся мне женщину и своего ребенка. И ты это знаешь!

— Я знаю, знаю, — вздыхала мама. — Но жизнь такая сложная…

— Да, — соглашался отец. — Жизнь — штука непростая. Но в любых обстоятельствах оставляет шанс быть человеком, а не бессмысленной скотиной.

Вот потому Артем и не поехал тогда к родителям. Знал, что отец не поймет и не примет заблудшего сына. Да он бы и сам не стал навешивать на них свои проблемы. Но были же другие варианты — снять номер в гостинице или комнату в коммуналке, пожить у приятеля. Да хоть в машине переночевать! Прийти в себя, принять решение на трезвую голову. Но нет! Охваченный тупой яростью, он помчался к Зое, в эту чужую для него квартиру, где все его отторгает — и чересчур проницательная мамаша с вечно недовольным лицом, и не принадлежащие ему вещи, и незнакомые запахи и звуки другой, ненужной ему жизни. И эта очевидная пошлость адюльтера, и дикость сосуществования в замкнутом пространстве подъезда с любовницей, женой и маленькой дочкой!

Он очень скучал по Стасе. По ее сонному утреннему личику. По тонким ручкам, так крепко обнимавшим его, когда он возвращался с работы. По заливистому, безудержному смеху. По нижней губке, горестно дрожащей, когда она пыталась удержать слезы. Однажды ночью он закричал, увидев во сне ее неудержимо ускользающий силуэт. И Зоя, растолкав, заставила его заняться сексом и расценила неожиданную для обоих грубость как необузданную страсть и пылкость, но это были совсем другие чувства.

А вот повидаться с дочкой он не мог, и даже деньги клал в почтовый ящик, и возвращался как можно позже, чтобы избежать случайной, пугающей до одури встречи.

И в парикмахерскую Зоя сегодня ушла не случайно, а потому что утром в постели он назвал ее Анькой. Почувствовал в паху горячую ищущую руку и, выплывая из тающего сонного тумана, рванул к себе родное податливое тело так жадно, так отчаянно и прошептал, задохнувшись:

— Анька!

И тут же все вспомнил, открыл глаза и увидел кривую Зоину усмешку. Он, конечно, попробовал загладить оплошность, но не слишком преуспел в своих стараниях.

Зоя металась по квартире, как тигрица в клетке, шарахала дверями, потом сломала ноготь, устроила из этого трагедию вселенского масштаба и умчалась в парикмахерскую — наращивать новый. Он не любил эти хищные когти непомерной длины, нелепые, уродливые, самим фактом своего существования отметавшие даже намек на физическую работу, как долгие рукава старинных боярских кафтанов. Впрочем, Зоя физической работой себя не утруждала, отдав на откуп Ольге Петровне неблагодарные домашние хлопоты. И та, аки пчела, с утра до вечера крутилась, обслуживая свою великовозрастную дочь и ее неожиданного бойфренда.