Читать книгу "Эвкалипт - Мюррей Бейл"

— Они в вас как бы врастают, — совершенно бесстрастно пошутил мистер Грот. — А со мной по-другому получилось. У моей матери был абонемент на концерты аделаидского симфонического оркестра. Всегда одни и те же два места. Ну, вроде как на церковных скамьях крепились таблички с именами постоянных прихожан — помните? Так вот, впереди нас всегда усаживалась некая мисс Дора Херон — в розовато-лиловом — и все, бывало, молчит, словечка не вымолвит. А чтобы чужие микробы к ней не липли, она то и дело капала себе в платочек эвкалиптового масла из скляночки, не важно, чего бы уж там ни играли. А те, кто сидел поблизости — как вот мы с мамой, — не знали, куда и деться от резкого запаха. В придачу ко всему прочему неудивительно, что эвкалипты так запали мне в душу. — Мистер Грот заерзал в кресле. — Тем и жив, так сказать; а что, жизнь не из худших. — Он закивал. — Все познается в сравнении, — ни к селу ни к городу добавил он.

Эллен стояла у окна. До чего странно, как это мужчины то и дело поднимают какой-нибудь важный вопрос — точно плиты укладывают — и на полуслове останавливаются, оставляют все как есть. Степенной манерой изъясняться они скорее походили на затянутые брезентом, доверху нагруженные грузовики, что то и дело сбавляют скорость, нежели на живых, бойких пташек, перепархивающих от одного цветного блика к другому.

Мистер Грот встал.

— Ну, пойдемте, глянем на эти ваши штуковины, — обронил он как ни в чем не бывало. Подобное легкомыслие заключало в себе что-то зловещее.

Холленд разом отлепился от косоугольного столба веранды. А мистер Грот направился к эвкалипту «черная мята», что, фигурально выражаясь, подставил ножку городскому частично занятому водопроводчику. Рой Грот же лишь едва взглядом его удостоил, а после перешел к эвкалипту шаровидному, что растет на обезвоженных холмах Алжира, Южной Африки и Калифорнии, и к среброверхому жилокору у ворот, что вели в длинный узкий загон вдоль дома: там земля полого повышалась в направлении лесополосы. Эвкалипты росли здесь вразброс, на первый взгляд в совершенном беспорядке и куда ни глянь.

Эллен казалось, что мистер Грот шагает впереди, а отец плетется «на буксире»; эта оптическая иллюзия набирала силу по мере того, как увеличивалось расстояние. Новый кандидат в женихи был невероятно высок: отец выглядел рядом с ним этаким состарившимся участником соревнований по стипль-чезу, что семенит за хозяином или тренером, ожидая инструкций. На самом-то деле указания давал Холленд, мимоходом отмечая галочкой каждое правильно идентифицированное дерево.

Если вид вызывал какое-никакое затруднение, мистер Грот приговаривал:

— И что же это у нас тут такое?

В противном случае мистер Грот просто неспешно прогуливался себе от дерева к дереву, обходя загон — методично, очень методично. Подобная спокойная непоколебимость просто-таки шокировала: он шел все вперед да вперед, не сворачивая. И все столь же раскованно, словно на отдыхе, то и дело останавливался среди деревьев и заводил разговор о чем-нибудь совершенно постороннем.

К половине второго мистер Грот решил, что на сегодня довольно.

Головокружительно высокие деревья порождают небылицы, от которых еще не так голова кругом идет.

Жила-была однажды женщина по прозвищу Чертополоха. Если к ней прикасался мужчина — в любом месте, — кожа его приобретала стойкий синий цвет — несмываемо-стойкий, — так что все видели: он дотронулся до Чертополохи. А в один прекрасный день Эллен поведают о некоем шотландце (с Северного нагорья, не иначе), который упрямо отказывался разговаривать с собеседником ниже шести футов ростом. Отец Эллен на днях прочел в утренней газете заметку про женщину шестидесяти трех лет из Бразилии, жаловавшуюся на боли в желудке, и рентгеновский снимок показал, что она до сих пор носит в себе скелет зародыша, результат внематочной беременности, имевшей место лет этак за пятнадцать до того. Вы только вообразите себе — фермер, владелец имения в западной части Нового Южного Уэльса, берется собственноручно насадить все известные эвкалипты, так что и имение, и жизнь фермера преобразуются до неузнаваемости, подстраиваясь под эту цель. Однажды Эллен своими ушами слышала, как начальница почтового отделения обронила: «Она себе ожерелье сделала из цепочек для унитаза. Умно, слов нет». Один человек утопился в реке Мюррей близ Милдуры, нагрузив себя немецкими словарями и энциклопедиями. А другой, едва уйдя на пенсию, причем не так давно, проплыл по реке Мюррей из конца в конец, от истока к устью; несколько раз ему сводило ногу судорогой, он то и дело налетал на коряги и в придачу обгорел под солнцем, пока плыл. Зато в итоге остался ужасно доволен: ведь он совершил нечто такое, чего никто до него не делал, не говоря уже о том (его собственные слова), что никому это «и в голову не приходило». Есть на свете городок — вроде бы в Восточной Европе, — все жители которого, за исключением одного, глухи как пень. А дальше было вот что… «Мама уверяла, — рассказывала Эллен одна миниатюрная горожанка, — будто меня зачали под эвкалиптом». Глаза у нее были смещены к самому носу, точно пуговички на перчатках. Некий юноша-исландец, покидая дом родной и уезжая в Америку, накануне отъезда всю ночь, с вечера и до утра, пересчитывал морщинки на лице своей бабушки. А в призраков вы верите? Про одну храбрую женщину говорят, что она надела на себя «волшебные штаны» и на час превратилась в мужчину. Ночами обычно травят такие байки, что просто уши вянут. Как насчет истории про леди, что спасла город Ковентри, проехав по его улицам в чем мать родила и верхом на белом коне? Наверняка это выдумка: как же иначе, если конь — белый? А другой мужчина взял да и влюбился в реку. Или вот: совершенно здоровый юноша провел ночь с женщиной и у него зуб выпал.

Чем выше дерево, тем мельче семя. «Гигантский дуб растет из крохотного желудя». Очевидно, европейцы, этот афоризм придумавшие, крупных эвкалиптов в глаза не видели. Такой великодержавный монарх, как Е.regnans, эвкалипт царственный — при падении он сотрясает землю, а древесины его хватает на постройку дома с тремя спальнями, — растет из зернышка размером не больше вот этой, завершающей предложение точки.

В те дни, когда лесорубов в Виктории и на Тасмании еще фотографировали за измерением обхвата гигантских деревьев, было в результате объявлено (об этом то и дело трубили за границей, вроде как объем груди-талии-бедер кинозвезд некогда обнародовался для широкой публики), так вот, было объявлено, что эвкалипт царственный, в народе известный как рябинник, — самое высокое дерево на всем земном шаре; точно так же, как про Зальцбург говорится, будто там — самый высокий уровень самоубийств во всем мире, превосходящий даже весомый вклад Соединенных Штатов. После того, как в густых лесах были произведены дотошнейшие замеры, обнаружились по меньшей мере два рябинника выше ста метров; один якобы достигал ста сорока.

Естественно, что в сельских областях Австралии этому тихо радуются: как же, что-то родное вдруг оказывается лучшим в мире или хотя бы размерами превосходит всех прочих соперников. Юношеские комплексы в Новом Свете выставлены на всеобщее обозрение; фаллические символы, как их называли когда-то, идут просто-таки нарасхват, заодно с военными поражениями: ими торжественно потрясают на каждом шагу.