Читать книгу "Маленькая торговка спичками из Кабула - Мари Бурро"

26

Двоюродный брат

В следующую пятницу мой двоюродный брат Уасс женится. Это мамин племянник. Он очень богат. Ему тридцать пять лет, и он женится уже второй раз. Он признался моему брату, что его первая жена уже слишком старая. Ей двадцать восемь, и у них с Уассом двое детей: мальчик и девочка. Той, на которой он женится в следующую пятницу, будет семнадцать. Она с родителями живет в Кабуле, но родилась она в той же деревне, что и Уасс, — в долине Панджшер, в четырех часах езды от Кабула. Эта деревня называется Бахарак. Я однажды была там, мне кажется, это рай. От базара нужно идти налево, по каменистой Дороге вдоль реки. В доме нет ничего особенного, кроме террасы, увитой виноградником: только руку протяни, и ешь сколько хочешь сладкий черный виноград. За домом — фруктовый сад: абрикосовые деревья с сочными плодами и вишни, на которых в начале весны появляются маленькие розовые цветы. Но больше всего в Бахараке я люблю монотонный плеск воды, убаюкивающий по ночам. Хорошо жить в Бахараке летом.

Хома, невеста Уасса, его двоюродная сестра. Ее отец работает в министерстве внутренних дел. Он один из тех государственных служащих, которые ходят в темных костюмах и носят усы. Я их не очень люблю. Они всегда быстро ходят по улицам с пустыми кожаными мешочками в руках и смотрят на вас с пренебрежением. И никогда не отвечают, если к ним обращаешься. Я однажды видела Хому, когда мы ездили в Бахарак. Насколько я помню, она ходит во второй класс. То есть до окончания школы ей оставался один год, если, конечно, Уасс позволит ей доучиться. Хома очень красивая девушка. Удивительно высокая для афганки. У нее зеленые миндалевидные излучающие доброту глаза и тонкие красные губы. Они похожи на леденцы. Обычно она носит платок жемчужно-серого или зеленого цвета. Когда я ее видела, она была едва накрашена. Только глаза подведены, хотя ее пленительный взгляд и без того трудно было спрятать. Мне было сложно представить, что такая нежная девушка может выйти замуж за такого мужлана, как Уасс.

У нее, конечно же, нет выбора. Уасс — удачная партия. Она заставит себя полюбить его. А если не получится, то будет довольствоваться доставшимся ей богатством.

В семье все восхищаются Уассом. А я его ненавижу. Он толстый. Летом он всегда носит с собой платок, чтобы вытирать лоб, на котором постоянно проступают крупные капли пота. Конечно, костюмы у него всегда из хорошей ткани и пошиты они у самого лучшего портного в городе. Но к чему это, если он их носить не умеет? Что меня больше всего раздражает в Уассе, так это его наигранно-снисходительный тон. Он приходит к нам чаще всего, потому что семейный долг обязывает, и лицемерно заявляет, что у нас «очаровательная» гостиная. Может быть, он хочет, чтобы мы ему рассказали, как холодно спать зимой на полу, как мы постилаем на пол целлофановые пакеты, чтобы не так мерзнуть? Чтобы мы сказали ему, что в этой гостиной с облезшими стенами электричество бывает всего несколько часов в неделю и что она служит нам и спальней, и кухней и кабинетом, что вместо разбитых стекол в окна вставлен картон не ради эстетического удовольствия, а для того, чтобы мухи не залетали? Или, может быть, он хочет знать, что все его четырнадцать братьев и сестер работают, работали или будут работать на улице, чтобы помочь своей семье выжить?

Нет, конечно, он и слышать об этом не хочет. Тогда он будет чувствовать, что обязан помочь нам. Ему больше нравится говорить, что это «очаровательно», и не удивляться тому, что он ни разу не видел ни одного из четырнадцати детей своей тети. Когда Уасс приходит к нам, мама прячет всех, кроме Фархада и Фавада, которые в нашей семье выглядят лучше всех. А нас, девочек, закрывает наверху. Мы смотрим на Уасса из окна. Он никогда долго не остается. Он приносит печенье или шоколад к чаю, хотя заранее знает, что чай у нас слишком гадкий для его изысканных сладостей. Он хлебает чай так громко, что нам на втором этаже слышно. Я единственная, кто считает его грубым и отвратительным. На свадьбе я сделаю усилие над собой. Не ради него, а ради Хомы. А еще для того чтобы увидеть Уэдинг-Холл. Это зал бракосочетаний на 11-й улице Таймани. Я однажды проходила мимо этого здания. У него с крыши до самой земли свисают гирлянды. Наверно, ночью, когда зажигаются гирлянды, Уэдинг-Холл выглядит очень красиво. Свадьба через неделю. Мне не терпится туда пойти.

У мамы только одна мысль: она не хочет, чтобы кто-нибудь узнал, что мы работаем на улице. А Кабул — это деревня, где слухи разлетаются быстро, поэтому она старается все просчитать наперед. Она говорит, что в школе мы должны вести себя скромно. Прежде чем выйти работать на улицу после уроков, мы идем домой. Снимаем школьную форму и ждем, пока наши одноклассники тоже вернутся домой. Однажды одна из моих одноклассниц, Массуда, сказала нашему классному руководителю, что видела, как я продаю спички на Чикен-стрит. Мне стало стыдно, но учительница никому ничего не сказала. Учителя все время говорят нам, что девочке неприлично слоняться по улице. Мне так и хочется поднять руку и спросить, а что делать, если у тебя нет выбора. С семьей то же самое. Мама не хочет, чтобы Уасс и его близкие нас узнали. Поэтому она нас прячет. Смешно, что мы иногда встречаем своих двоюродных братьев на улице, а они даже и не подозревают, что мы их родственники. Уасс однажды купил у меня спички. Когда он дал мне 10 афгани, я сказала: «Спасибо, мсье». В глубине души я смеялась. Мне было больше стыдно за него, чем за себя.

27

Демократия

Сегодня 7 июля. День начался, как и все остальные. Но сегодня кое-что изменилось. И мне хочется об этом написать, мне хочется помнить об этой дате. Утро подходило к концу. Я постирала белье и повесила его сушить, под палящим солнцем оно высыхает почти сразу. Я посмотрела на часы: 11.56. За четыре минуты я быстро окатила волосы водой из кувшина и зачесала их назад. Поднялась наверх, надела школьную форму. Взяла свой розовый рюкзак, проверила, все ли в нем тетради. Помню, что я надела розовые пластиковые сандалии. Пластик немного расплавился от жары, и левая нога полностью не входила в сандалию. Бассира и Халеда, уже готовые, ждали меня у двери. Мы прошли через кладбище под сенью деревьев. Мы шли быстро. В какой-то момент мы заметили, что от наших шагов пыли поднимается меньше, чем обычно. Мы шли, глядя себе под ноги, чтобы не встретить ни одного мужского взгляда. Девушки всегда так ходят. Даже если поднимаешь голову, то смотришь в пустоту. В нашем квартале, одном из самых бедных в Кабуле, все друг друга знают. И любят распускать язык. Маме не хотелось бы случайно услышать от соседки, что «дочери Латифы разговаривают с мужчинами на улице». Здесь все всегда преувеличивают. Поэтому я стараюсь, чтобы обо мне не было ни малейшего слуха.

Проходя мимо базара у подножия холма, мы купили хлеб и овощи. Я поздоровалась с бакалейщиком Джаном Мухамедом, таким старым, что его за мужчину можно не считать. И мы продолжили наш путь в Малалэ. Не знаю, сколько было времени. Мы вышли из дома в полдень. Уроки начинались в полпервого. Было где-то 12.20.

Мы вышли на улицу, ведущую к нашей школе. Я хорошо помню, как Бассира рассказывала мне о том, что ее учитель французского мсье Паскаль просил ее к сегодняшнему дню переделать прошлое домашнее задание. И вдруг раздался сильный взрыв, повалил дым. Это какое-то сверхъестественное ощущение. Я почувствовала что-то похожее на волну, захватившую меня и распавшуюся на множество волн. Я посмотрела на сестер: они все так же стояли рядом со мной, в их глазах были удивление, шок и непонимание. Мне заложило уши. У меня было странное ощущение, будто я в качестве зрителя присутствую при какой-то катастрофе. Мозг работал словно в замедленном действии, а тело неподвижно стояло посреди тротуара. Через несколько долгих секунд люди побежали прочь. Машины остановились. Из них выпрыгивали водители. На проезжей части людей стало столько же, сколько на тротуарах. Мы с Бассирой подумали, что дорогу наверняка перекрыли и мы не сможем добраться до школы, которая находится в нескольких сотнях метров от места взрыва. Год назад на этой же самой дороге к школе взорвался автобус и погибло тридцать человек. В тот раз мы больше не выходили на улицу. Мама несколько дней не выпускала нас из дома. Но потом все равно пришлось вернуться к обычной жизни.