Читать книгу "Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38-47 - Татьяна Соломатина"

Владимир Сергеевич вернулся домой к трём часам ночи. То есть думал, что шёл домой. А пришёл – в родильный дом. Заперся в кабинете. Выпил полбутылки коньяка. И позвонил своему ученику. Тому самому, что фотографию прислал.

Ученик Катюню в супермаркете на следующий день выследил. Чем же ещё участковому педиатру заняться, в самом деле! Договорился с опухшей от слёз Катюней втихаря её дочурку лечить. Сразу же и отделяемое на посев взял. Бактериологическое исследование, всё честь по чести. Проросло щедро. И гонококк. И стрептококк. И кишечная палочка. И хламидии. Назначил антибиотики, промывание и закапывание глаз. Антибиотики Катюня своей дочери отказалась давать. Они – убивают. Не поспоришь. Анти-биотики. Против жизни. Убивают гонококков. Гонококки – тоже живые.

Сыновей на осмотр Катюня категорически отказалась приводить. А молодой доктор-педиатр своей карьерой не рискнул: осматривать мальчуганов пяти и семи лет на предмет фимозов и проч. в условиях супермаркета или соседнего скверика – чревато. Причём не только карьерой, но и уголовной ответственностью. Юноша и так слишком рисковал, подписывая пробирки Катюниной дочурки выдуманными фамилиями.

Что и как с этой семьёй – неизвестно. Ельский даже Святогорскому не рассказал о приключившихся с ним «казаках-разбойниках». Встреч и даже разговоров-переписок с учеником – избегал. Но на день рождения молодого доктора-педиатра был зван в ресторан. Почётным гостем. Пришёл. С конвертом, бутылкой и молодой супругой. На попытки вовлечения в разговоры о работе – не реагировал. Предпочитал всё больше о бабах. Когда одна молодая девица взахлёб стала рассказывать о ретрите и групповых тренингах вумбилдинга на Гоа, Ельский выпил стакан водки – и долго, в характерной ему мрачно-ироничной манере, вещал о значении слова «уединение». О гимнастике для мышц влагалища, которые не стоит проводить под руководством мужика то на хере резиновом, то на члене этого самого мужика. Сорвался в проповедь. Нёс о любви, о верности, о жизни не во лжи. И о простейшей профилактике бленнореи в родильном доме. В компании воцарилось настороженное и где-то даже перепуганное молчание. Ельский опомнился. Посмотрел на встревоженную молодую жену. И спросил её:

– Хочешь ребёнка?

– Да, – тихонько ответила она.

– Тогда пошли!

И они пошли. И Ельский почему-то притащил свою законную жену к себе в кабинет.

– Даже делать детей будем в роддоме! – заявил он, усевшись на диван. – Ты знаешь, что такое любовь? – строго посмотрел он на свою юную супругу. – Нет, не отвечай! Ещё глупость ляпнешь! – он глубоко вздохнул и сосредоточился. И затем медленно произнёс, тяжело сглатывая каждое слово, как твёрдый комок: – Любовь – это когда голый беззащитный крохотный малыш, у которого болит писюн, бросается с кулачками наперевес на защиту одного огромного страшного жлоба от другого огромного страшного жлоба. Только на том основании, что первый жлоб – его папа. Вот что такое любовь! Любовь – это основание. Основа всего. Любовь не рассуждает. Любовь не взвешивает. Любовь не рефлексирует. Любовь ничего не боится.

И Ельский заплакал. Владимир Сергеевич Ельский, заведующий крупным отделением огромной больницы, доктор наук и бабник, эпикуреец и интеллектуальный сноб, высокомерный и отчуждённый от посторонних страданий циник, заревел как мальчишка. И, нарыдавшись, крепко уснул.

Молодая жена укрыла его пледом и тихонько прилегла рядом. Умный и взрослый муж перестал её пугать. И его взрослые и умные друзья, все сплошь заведующие, начмеды, главврачи и министерские боссы, тоже перестали её пугать. Ей вдруг стало слишком ясно, что все они точно такие же, как она. И как санитарка Зинаида Тимофеевна. Только им плакать на людях нельзя. Потому что люди не прощают им слёз.

Кадр сороковой

Чрезвычайное происшествие

В родильном доме произошло ЧП. Именно в значении «чрезвычайное происшествие». «Чрезвычайное» – не равно «плохое». Хотя все уже давно привыкли, что «чрезвычайное происшествие» – словосочетание о чём-то жутком, зловещем, непременно трагическом и печальном. А чрезвычайное – это иногда просто чрезвычайное. Неожиданное. Непривычное.

В роддоме родоразрешилась гражданка Великобритании. Самая настоящая. Аутентичная. Там родившаяся. От тамошних мамы и папы. Ни слова по-русски не понимающая. При муже. Таком же оригинальном первородном бритише.

Неизвестно, за каким чёртом их занесло в Россию. Да ещё когда жена практически на сносях. Мало того – Красная площадь и музеи не вызывали их пристального интереса. Так, обежали, на фоне Василия Блаженного сфотографировались, Минина и Пожарского запечатлели, на Лобное место глянули – и в поля. Натурально – в поля. Взяли у каких-то своих московских корешей машину – и двинули по российским просторам. Далеко, правда, не отъехали. Через сто километров от МКАД стемнело. И решили великие бритты мотель разыскать. А как его в ста километрах от столицы сыщешь? Кругом мрак. Указатели неоном не светятся. Exit’ов[22]через каждые сто метров не видать. Вообще ничего не видать! Буквально: ни зги. Вроде как где-то тут должно быть место великой бэттл между французами, русскими и фашистами – так им, по крайней мере, московские друзья говорили. Хотя это очевидная чушь и всем великобританцам известно, что всех и всегда побеждают именно англичане. И Гитлера. И Наполеона. И даже в войне за независимость североамериканских штатов победила британская корона! Начитанные, в целом, были иностранные ребята. И любопытные. И небезразличные. И очень им стало небезразлично, где же в этой непроглядной темени заночевать. С трассы съехали – как навигатор посоветовал – на Borodino. А тут вместо обещанного англоязычным путеводителем заповедника, получившего Международную премию ЮНЕСКО имени Мелины Меркурии за сохранение и организацию использования культурных ландшафтов, – край света. Реально. Света нет. Только белые стволы русских berjozka смутно белеются. Иностранные ребята просто не поняли, что это и имелось в виду под «сохранением ландшафтов»! Они ещё и над «организацией использования» головы ломали, пока мочевой пузырь не подсказал: организуйте использование в кустах! Почёсывая обожжённые крапивой и борщевиком ляжки и седалища, подъехали наконец к группке каких-то более-менее современных зданий, восставших перед ними посередь тьмы, как лист перед травой. Реально: внезапно в чистом поле, где только дороги и покосившиеся избушки, – не то отель фасона «Холидей Инн.», не то колледж. И парк с бронзовым бюстом. Но – всё забором обнесено. И на воротах и калитках – навесные замки. Хотели зафоткать какую-то странную надпись на русском – и послать московским друзьям, чтобы перевели. Но передумали. Задавили в себе момент слабости. Потому что друзья их предупреждали. Объясняли, что Россия – это вам не Великобритания. И не США. И не Франция с Бельгией и Австрия с Германией. И даже не Латинская Америка. Навязывали сопроводительный сервис. Но британцы не сдаются!.. Или это русские не сдаются? А британцы что? Британцы – не отступают! Сказали, что сами справятся. Землю из горшка герани ели, что английский характер – это ещё круче, чем русский медведь в ватнике с балалайкой. И поклялись друзьям на картах Московского метрополитена и Map of London Underground, что сами справятся, – вот, значит, сами и справятся!