Читать книгу "Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель"

– Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate![15]– продекламировал Фабио и впился взглядом в тени.

У него возникло чувство, что если он обернется к ним спиной, они набросятся на него.

Отец Нобили кивнул.

– Вероятно, ваш монах хочет попытаться окончательно завершить войну с помощью библии дьявола? Знание можно применять в двух направлениях.

– Библия дьявола служит лишь тому, чтобы принести в мир Зло.

– Как его зовут?

Отец Нобили медленно и глубоко вздохнул и поджал губы.

– Ну, давайте уже. Как иначе мне его…

– Сильвикола. Джуффридо Сильвикола.

Фабио покачал головой. Сделал шаг к письменному столу. Боль пронзила его тело как лезвие ножа – он действительно на несколько мгновений позабыл, что мочевой пузырь у него вот-вот лопнет. Охнув, пошарил на столе и взял лист бумаги.

– Я дам вам рекомендацию для епископа Иоганна Филиппа фон Шёнборна, – заявил он и стал торопливо и неразборчиво писать. – Он епископ Вюрцбурга, а здесь, в Мюнстере, у него постоянная делегация, которая все время вмешивается в переговоры. Нагрейте-ка сургуч, отче… Гм-м-м… нас с епископом лучшими друзьями не назовешь, так как он, по-моему, слишком уж готов идти на уступки шведам, но как раз этот факт делает его в данной ситуации идеальным союзником… – Тело Фабио снова пронзила колющая боль, и он понял, что у него осталось лишь несколько мгновений, чтобы либо добраться до уборной, либо помочиться прямо здесь, в сутану. – Гарантия мира для него превыше всего. Он не допустит, чтобы кто-то угрожал ему, пусть даже это будет сам дьявол.

Фабио дрожащей рукой прижал печать к сургучу, который отец Нобили накапал на бумагу. Глаза у него слезились.

– Дождитесь меня во что бы то ни стало! – простонал он и, прихрамывая, направился вон из кабинета; каждый шаг причинял ему страдания. – Я должен предоставить вам эскорт. Мне еще нужно организовать его… и я должен также передать личное сообщение для епископа Иоганна…

Он сбежал вниз по лестнице. Каждая ступенька выжимала из него каплю мочи. Он стонал. Когда до уборной осталось несколько шагов, он понял, что весь взмок от пота. Если дверь заело… или если в уборной кто-то есть… Дверь открылась, благодарение Господу! Он отбросил в сторону крышку на дырке в полу, поднял края сутаны, услышал, как по полу покатились пуговицы… и тут наконец смог дать себе волю. Он чуть не закричал, такая обжигающе горячая струя вырвалась из него. Холод подавил запахи, а теплая моча снова освободила их и позволила им подняться, но Фабио подумалось, что никогда еще он не бывал в более прекрасном месте. Его пузырь, казалось, вмещал в себя больше жидкости, чем целая бочка. Он слышал поверх журчания, как хлопнула входная дверь его дома, затем раздалось ржание лошади, чей владелец взлетел в седло.

– Подождите, отец Нобили! – закричал он и поперхнулся. От едкого запаха он закашлялся. – Подождите же, господи боже!

Журчание никак не заканчивалось. Фабио попытался сдержать струю, но его так обожгло болью, что он пустил все на самотек. Торопливый стук копыт по мостовой становился все тише.

– Идиот, – буркнул он.

Он будто наяву услышал, как глава делегации епископа Вюрцбурга спрашивает, нет ли от монсеньора Киджи еще какого-нибудь послания и как отец Нобили отвечает: «Нет, я очень торопился, а монсеньор был не совсем здоров»; и увидел, как глава делегации ухмыляется и с особым нажимом интересуется, не обмочился ли монсеньор снова прямо посреди беседы… Эта мысль вызвала у Фабио истерическое хихиканье вместо стыда, но ему показалось, будто за хихиканьем он слышит неторопливый стук, подобный стуку черного злого сердца, а тени в маленькой вонючей уборной подрагивали и дышали.

6

Дождь смешивался со снегом, а отец Нобили все задавался вопросом, действительно ли он движется по переулку, на который ему указал помощник папского нунция. В темноте даже в Риме все улицы были похожи, но здесь ориентироваться было сложно еще и потому, что все дома и большинство углов улиц не освещались, а снегопад был настолько густым, что походил на занавес, пляшущий перед глазами путника. Далеко впереди он увидел двух мужчин с алебардами на плечах и шлемами на головах, которые возились с незажженным фонарем. Он пришпорил лошадь. Мужчины посмотрели на него.

– Не знают ли господа дорогу к резиденции епископа Вюрцбурга? – задал он вопрос на латыни.

Мужчины переглянулись.

– La délégation de l'évëque de Wuerzburg? – снова попробовал спросить он, на этот раз по-французски.

Мужчины опять обменялись взглядами. Один из них снял алебарду с плеча и вонзил ее в тело отца Нобили. Иезуит был слишком поражен, чтобы чувствовать боль, даже когда острие вместе с тонким лезвием совершило полукруг в его внутренностях. Внезапно он понял, что лежит на земле, не в силах вдохнуть. Волна тошноты пронеслась по телу отца Нобили, поднявшись из его живота, а за ней следовал ледяной холод. Он открыл рот. Снег попал ему в глаза, и он моргнул. Он почувствовал, как лезвие отделилось от стенки живота, как распахнулась рана, как холод стал еще сильнее, а тошнота – еще более удушающей. Он решил, что задыхается, и закашлял, ощутив, как кровь бежит у него по подбородку. Мужчины в шлемах смотрели на него сверху вниз. Лезвие снова приблизилось и мягко легло ему на грудь; отец Нобили попытался поднять руку, чтобы оттолкнуть его. Тошнота, кажется, поглотила его; ощущение холода в животе неожиданно сменилось болью, настолько сильной, что он закричал бы, если бы в горле у него не стояла кровь. Снег по-прежнему падал в глаза. Лезвие скользнуло между ребер и пылающим льдом проникло в грудь, вонзилось в сердце, разрезало его; нехватка кислорода стала невыносимой, огненный жар окатил конечности отца Нобили.

«Мы все – часть надежды», – подумал он.

Снег продолжал падать ему в глаза. Но они больше не моргали. Мужчины с алебардами отошли в сторону. Из темноты подъезда показалась фигура. Когда она преклонила колени рядом с неподвижным телом отца Нобили, стало ясно, что это еще один иезуит – так же, как и отец Нобили, одетый в длинный складчатый плащ, с треугольной шляпой на голове. Из-под складок плаща показалась узкая белая рука и нежно, как любовнику, закрыла мертвецу глаза. Руки мертвеца были вытянуты; новоприбывший согнул их и сложил на груди трупа. Если бы не дыра в плаще, прямо над сердцем, и не распоротая ткань на животе, где блестела кровь и возвышался жуткий клубок наполовину вырванных кишок, можно было подумать, что отец Нобили умер мирной смертью. Стоящий на коленях человек обернулся к вооруженным людям. Они вздрогнули и поспешно обнажили головы.

– Посреди жизни нас обнимает смерть, – произнес иезуит. – Как жаль, что у меня не было иного выхода, брат. Да простит меня Господь, и да примет Он твою душу. Я грешен перед тобой.