Читать книгу "Страшный дар - Елена Клемм"

Чем раньше она станет леди, тем скорее он оставит ее в покое, смекнула Агнесс. Ради этого она готова облагодетельствовать хоть всех бедняков Йоркшира, включая трущобы Лидса. Девушка хотела пуститься наутек, но от зоркого пастора не укрылся главный недочет ее туалета.

– А где же твоя шляпа?

Пришлось признаться, что капор она забыла еще в пансионе. Конечно, не в ее возрасте ходить с непокрытой головой, но из той шляпки и так лезла солома…

– Давай уж сразу укоротим тебе платье до колен и косички заплетем. Зачем мелочиться? А то люди, чего доброго, сочтут тебя взрослой. Нехорошо их так обманывать, – начал было пастор с участливой улыбкой, но, заметив неодобрение миссис Крэгмор, махнул рукой. – Завтра пойдем в лавку миссис Бегг и выберем что-нибудь подходящее.

Предложение звучало как угроза, а уж при слове «подходящее» перед глазами Агнесс возникли такие фасоны, что даже строгие квакерши содрогнутся от омерзения. К счастью, на этом аудиенция закончилась, и Агнесс поспешила творить добро.

4

Отослав и экономку, которая многозначительно ухмыльнулась напоследок, мистер Линден облокотился о каминную решетку и зарылся пальцами в волосы, слипшиеся от макассарового масла.

Уже второй день его сводила с ума одна мысль. Точнее, одно ощущение. Его источником была девчонка.

Такая чужая.

Еще тогда, на конюшне, прежде чем явилась ему щуплая фигурка в клетчатом платье, он почувствовал запах жасмина. А как шагнул во двор, то чуть не вскрикнул от того смятения, которое, верно, чувствует крестьянка, когда отвернется всего-то на пару минут, а в колыбельке вместо пухлого малыша уже лежит большеголовый уродец и сучит ножками-палочками.

Подменыш. И суть у него другая, чужая.

Ну да что с нее взять? Пустенькая фарфоровая кукла, исковерканная системой женского образования. Права была Мэри Уоллстонкрафт, при всем своем беспутстве права – неправильно мы учим дочерей Евы.

Девчонку следовало отдать в пансион построже, где ее научили бы штопать чулки, а не мастерить безделушки. Одно оправдание – в те дни, когда она нежданно-негаданно свалилась ему на голову, ему было недосуг сравнивать пансионы. И смотрел он исключительно на статистику смертности, а в заведении мадам Деверо она была как раз невысока.

Что ж, любой джентльмен со сложившимися привычками почувствует раздражение, когда в его личное пространство вторгнется девочка-подросток, чьи интересы не простираются дальше крема от веснушек. И чьи манеры ему придется отшлифовать, прежде чем спровадить ее замуж. Как раз усталое раздражение и было бы закономерной реакцией на такое положение вещей.

Но его чувство было иного сорта.

Радость.

Он уже забыл, когда в последний раз спускался в столовую. Или вообще ощущал вкус еды. И особенно молока. А ведь он с детства любил молоко, гораздо больше пива, которое в их старомодном помещичьем доме подавали даже за завтраком. Как-то раз миссис Крэгмор, тогда еще няня Элспет, намекнула, чем могут быть вызваны его странные вкусовые пристрастия, и тогда это казалось ему ужасно забавным.

Пока не стало просто ужасным. Как и все остальные его… особенности.

А ведь он в кровь истер пальцы, разбирая по камню дворец памяти, выжег его дотла, слышал, как в треске потолочных балок и звоне стекла тонет смех, и беззлобное поддразнивание, и даже признания в любви. Лишь изредка среди закоптелых руин скользили два призрака и звали его по имени. «Джейми! Джейми! – шептали они. – Что же ты наделал? Неужели стало лучше?» Доза лауданума заглушала их голоса.

Нет, ничего не осталось. Только работа.

К счастью, со служением Богу работа приходского священника связана лишь косвенно. Всего лишь череда обязанностей. Следить за тем, чтобы стены в церкви белили вовремя. Неукоснительно соблюдать обряды. Содержать пасторат в идеальном порядке. Не отлынивать от сборов десятины, как бы это ни возмущало прихожан. В конце концов, священник требует десятину не столько для себя, сколько для своего преемника, которому рано или поздно передаст приход. А кому нужен приход, где все погрязли в долгах?

Только работа. Должна ли она приносить удовольствие? Нет, как и любой другой труд, поскольку с самого начала он ниспослан человеку в наказание.

Но дальше лгать себе не имело смысла – мистер Линден упивался воспитанием племянницы.

Это было противоестественно.

Уж не относится ли он к числу тех мужчин, которых французы именуют sadique? Он всегда замечал за собой некоторую жестокость, но направить ее на женщину – прежде он о таком и подумать не мог!

Или это тоже часть его… природы? Опять вылезло что-то новенькое?

Сколько раз он молил Господа, чтобы тот опустошил его и вдохнул новую суть. Сделал таким, как все. И он готов был поклясться, что получилось! Сколько лет он брел по дороге праведности, заросшей терниями, и не помышлял о той, другой…

Вот и сейчас преподобный Джеймс Линден испытал неодолимое желание открыть молитвенник.

Уже в дверях пастор бросил взгляд на камин и нахмурился: кажется, он недвусмысленно велел убрать оттуда все художества мисс Агнесс, все бантики-рюшечки-фиалки. С какой же стати там торчит цветок… Но, присмотревшись, мистер Линден обреченно вздохнул. Даже тернии лучше, чем это.

Алая наперстянка.

Она проросла сквозь трещину в каминной плите.

5

До места назначения Агнесс добиралась дольше, чем рассчитывала. «Да борозды с четыре будет», – сказала миссис Крэгмор. Но Агнесс видела борозду только на грядке с клубникой и весьма смутно представляла ее истинную протяженность. Оказалось, четыре борозды – это около полумили. Агнесс несла тяжелую корзину то в правой руке, то в левой, и под конец пути чувствовала, что руки еще держатся на месте лишь благодаря рукавам.

Деревня встретила Агнесс оглушительным скрежетом – точили косы для грядущего сенокоса и огромные ножницы для стрижки овец, – и если бы не уроки вокала, Агнесс вряд ли смогла бы перекричать эту какофонию и выяснить наконец, где же ей искать мистера Хэмиша. Он проживал почти на берегу речушки, в одном из тех приземистых коттеджей, где под одной крышей приютились жилые помещения и амбар и где с сеном обращаются куда почтительнее, чем с людьми. По крайней мере, такой вывод сделала Агнесс, когда рыжая девица в выцветшем голубоватом платье привела ее в общую комнату, такую тесную, что она едва ли была больше спальни Агнесс. А от запаха горелого навоза, которым тут топили, Агнесс едва не стошнило.

Прислонившись к столбу у открытого очага, дремал заплывший жиром старик. Услышав шаги, непривычно легкие, он приоткрыл воспаленный глаз, но не заинтересовался гостьей и вновь захрапел.

– Да вставайте, папаша! К вам родня мистера Линдена пришла, – затормошила его невестка.

– Н-да? – сонно пробормотал крестьянин. – Надо маслобойку из дома вынести.