Читать книгу "Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2] - Михаил Гуськов"

— Что ты, что ты, Петр Петрович! Побереги силы! — остановил его Шелковников — Я для тебя заскочил в булочную, за сдобным крендельком.

Витя с руки стал кормить оживающего петуха, на которого возлагал столько надежд. Время от времени он сам откусывал от этого же кренделька и жадно жен ал.

Убедившись, что его пленник слегка пришел в себя и помирать в ближайшие пять минут не собирается, будущий артист кино схватил его за крыло и водворил в клетку. Защелкнув замок и спрятав ключ в карман, Витя наставительно сказал:

— Ты Петр Петрович, не сердись, я должен тебя охранять, тут в гостинице кошки шныряют, а в клетку кошка не влезет.

Увидев, что породистая птица закатила глаза и мечтательно зевнула, намереваясь после пережитого стресса, голода и жажды, сытно поев, теперь еще и хорошо поспать, Витя воскликнул:

— Э нет, дорогой! Так не пойдет! Расслабляться нам некогда. Ты за три дня хоть и не ел вдоволь, а спать тебе никто не мешал.

Рассказав петуху все, что он услышал в аферийском посольстве о том, что Недобежкина хотят убить во время финального боя на каких-то Тюремных Олимпийских играх, он пожаловался ему, что у него снова нет ни рубля, так как его деньги, которые они выиграли в комиссионке у Лисковой, были пропиты и разграблены «своими ребятами» из ДЭЗа номер шестнадцать по Спасоголядьевской улице. Пытаясь найти хоть какие-нибудь радужные бумажки, Витя обшарил все карманы, вытащил из них помятый паспорт, аттестат о восьмилетием образовании и две справки: одну об окончании девятого класса и другую об освобождении из ИТУ для несовершеннолетних. Кроме того он достал пустой недобежкинский кисет и хотел уже бросить его на диван, но Петр Петрович при этом закудахтал, забил крыльями и завертел глазами так, словно хотел просверлить ими своего мучителя и, наконец, не выдержал и закукарекал человеческим голосом:

— Куд-куда-куку-реку-ко-шелек бросаешь, не простой, а для неразменных куд-куда-рублей!

Витя обрадованно подскочил к клетке, отпер замок и расцеловал своего петуха.

— Петя, ты снова заговорил! Как я рад, как я рад! Я бы лучшую роль в кино готов был отдать, только чтоб ты не подох, а ты еще и снова заговорил. Значит, говоришь, это кошелек?

Витя поставил петуха на стол как тогда, когда он подсказывал ему козыри Лисковой в комиссионном магазине, и стал вертеть в руках кошелек.

— Жалко, денег нет! — наконец сказал он сокрушенно. — Внутри, видишь, только одна копейка! Может, у тебя есть?

Петух сунул голову под крыло и из-под золотых перьев вытащил клювом новенькую сторублевку. Витя оживился и, получив казначейский билет, сунул его в кошелек, интуитивно разгадав принцип его устройства.

— Так-так! — будущий артист вытащил из недобежкинского кошелька две сторублевки, снова сунул их внутрь, и вскоре ка столе у него уже высилась гора сторублевок, в которой по красную бородку был зарыт петух, чей алый гребень так и горел от возбуждения.

Как когда-то аспиранта, Витю переполнял восторг от собственного финансового всемогущества. Теперь-то он спасет Недобежкина из тюрьмы и от убийства.

Петух, загипнотизированный манипуляциями со своей сторублевкой, встрепенулся и, посчитав момент удачным, сделал попытку вылететь в раскрытое окно, но Витя в кошачьем броске поймал его в самый последний момент, когда тот уже готов был проскользнуть между створками.

— Ага! Петруша! Сколько петуха зерном ни корми — он все в курятник смотрит! А я тебе, было, поверил, для улучшения твоего самочувствия окно для притока свежего воздуха открыл!! Свернуть тебе, что ли, шею?

Он взял петуха за горло, но тот взмолился:

— Не губите меня, товарищ Шелковников! Я, ей-богу, инстинктивно рванулся. Вижу вы деньгами обеспечены! Пора, думаю, домой. Я очень соскучился по своей Анне Леопольдовне, по деткам. Я вообще не русский. И я, и Анна Леопольдовна, мы из поволжских немцев, я только по паспорту Соколов, а на самом деле я Гейне, однофамилец выдающегося немецкого поэта. Мы вообще мечтаем уехать в ГДР.

Витя оторопело выпустил Соколова-Гейне из рук и тот, ворочая бородкой и потряхивая роскошным гребнем, прыгнул на стол.

— А чего ж ты в человека не превращаешься, если ты из поволжских немцев? — наконец нашелся задать вопрос Шелковников.

— Со мной шок от страха случился, когда вы в Архангельском на моих глазах столько народу своей скьявоной прикончили и за мной погнались. Забыл, как в человека превращаться. Анна Леопольдовна знает, разрешите ей позвонить?

— Скьявона, это что, шпага моя так называется? — наконец-то узнал Витя итальянское название своей старинной шпаги, нагнавшей такого ужаса на оборотня.

Вскоре, по звонку своего мужа, в гостиницу примчалась испуганно-обрадованная Анна Леопольдовна с целым выводком детей. Особенно понравилась Шелковиикову старшая девочка — пятнадцатилетняя Маша с чистой кожей и опрятностью в манерах. Все семейство закудахтало вокруг Соколова-Гейне, ничуть не удивившись его виду, только Маша, стыдливо покраснев, стеснительно стрельнула глазами в артиста и тоже бросилась обнимать отца, в петушином обличим прижатого к большой груди Анны Леопольдовны.

— Молодой человек, спасибо зам за то, что вы сохранили жизнь моему мужу. Я все понимаю, Я давно ему говорила. Ты не с теми людьми связался, Александр.

— Вот те раз! — подумал аристократ-бомж. — А я его называл Петром Петровичем.

— Еще когда был студентом, они втянули его в свою компанию. Юный, честный поволжский немец, пылкая романтическая душа, однофамилец великого Гейне, Соколов он только по паспорту, — сообщила Анна Леопольдовна уже известные Шелковникову биографические данные своего мужа. — На первом курсе он увлекся одной ужасной женщиной и она научила его разным гадостям. И на меня перешла эта порча, и на все семейства Ужасно, ужасно. Стыдно людям глядеть в глаза, согласитесь, превращаться в кур — не лучшее занятие. Я заберу его домой, в семейной обстановке он быстро поправится и снова превратится в человека.

— Э, нет, Анна Леопольдовна, — воспротивился аристократ-бомж, но сообразив что-то, решил снизойти до ее просьбы. Я согласен отпустить Александра…

— Ивановича, — подсказала супруга.

— Да, Александра Ивановича, — кивнул малый с золотым зубом, — но при одном условии, что вы оставите мне в заложники одно из своих чад, вот, скажем, ее. — Шелковников указал пальцем на грудастую девушку с двумя косами. — Она девушка почти взрослая и не испугается незнакомой обстановки.

— Что вы такое говорите, молодой человек? — вскудахтнула женщина. — Машеньке еще нет и шестнадцати, посудите сами — оставить девушку в номере гостиницы наедине с молодым человеком, по нашим обычаям ее после этого никто не возьмет замуж. Пощадите мать!

Витя, желая быть великодушным, с сожалением оглядел остальных детей и остановился на самом маленьком — шестилетнем конопатом пареньке с желтой головкой и умными глазами, в которых чувствовался петушиный задор.