Читать книгу "Живыми не брать! - Татьяна Вагнер"

Тело разболелось все и сразу: рана на щеке саднила, плечо, которым я ударилась об пол, стало ныть, даже запястье на правой руке разболелось, усталость туманила глаза. Мимо меня суетливо перемещались люди, кругом мелькали факелы, тревожно метались тени, в носу горько и противно щипало от гари. Кто-то кричал:

– Слыхали??! Никак путница шамана Меркита убила?

– Скорее духа болотного.

– Феодосия Ильича приведите, пусть свое слово скажет.

– Идет! Сам идет сюда… Феодосий Ильич…

– Дайте путь старцу Феодосию!

Не могу объяснить почему, но я ожидала, что слепого старца будет вести Лёшка, но малого нигде не видно, а почтенного Феодосия Ильича поддерживает под локоть старец Демид. Он провел слепца прямиком к сараю, на пороге шепнул, чтобы почтенный Феодосий придержал подол рубахи, чтобы не изгваздать в грязи праздничную одежду. Демид человек весьма рачительный – проще говоря, жадный.

Где же Лёха? Я с трудом отлепила тело от стенки подошла к бочке у дверей. Здесь принято держать в таких воду. Мне надо умыться – и только когда приподняла тяжелый деревянный круг над бочкой, поняла, как сильно я устала. Бочка была пуста, но мне показалось, что я чувствую легкий, почти забытый запах дома, запах, напоминающий бензин. Мне до рези в глазах захотелось оказаться дома, в тесной квартирке, выйти на малюсенький балкончик и посмотреть вниз с семнадцатого этажа. Я зажмурилась и несколько раз глубоко вдохнула. Но чуда не случилось.

Вышло даже хуже.

Пока я стояла, сунув голову в бочку, народ кинулся от этого строения к соседнему:

– Гляди, дымится!

– Что там? Огонь?

– Пламя занимается!

– Не, вроде отсвет…

Я подняла голову: там, над крышей, уже плотным облаком клубился дым, внутри коварно потрескивало. Вдруг пламя резко и со всех сторон вырвалось наружу. Сарай оказался охвачен огнем, вокруг на разные голоса закричали:

– Пожар! Пожар!

Ветер раскачивал столб огня, рассыпал искры и черную жирную сажу. Мне стало очень страшно: я догадалась почему Лёшки нигде не видно – все это время он был заперт в том, втором сарае! Я заорала:

– Лёшка, там Лёшка! – и уже готова была броситься за ним в огонь, когда на мое плечо опустилась восковая длань старца Феодосия. Он сурово сомкнул брови и повелел:

– Стой!

Мне пришлось замереть на месте рядом со старцем. Он убрал руку и резко хлопнул в ладоши, в тот же момент из оконца под самой крышей, до которого еще не успели дотянуться языки пламени, показалась круглая совиная голова. Птица старательно протискивалась наружу и взлетела ровно в тот миг, когда в полыхающем здании с грохотом обрушилась кровля.

Белая сова сделал круг прямо над нами, обиженно вертя головой, хлопала крыльями, на которых пламя опалило кончики перьев.

– Оглянись!

Повинуясь властному голосу старца Феодосия, я отвернулась от огня, взвизгнула от радости и побежала к огородам. Там, у низенького заборчика, стоял Лёшка! Живой и невредимый. Я прижала малого к себе и чмокнула в макушку:

– Лёша, где ты был? Я так за тебя испугалась…

Он только недоуменно хлопал круглыми глазищами:

– Аня… я не помню… правда. Не веришь?

– Лёша, ну, конечно, верю! Идем, пока ты совсем не замерз!

Я взяла его за руку: самый краешек вышитого рукава на рубашке немного обгорел, а совы нигде больше не было видно. Куда можно отвести напуганного Лёшку, я не знала, и спросить некого – ветер расшвырял искры с пожарища, занялись крыши еще на нескольких жилых домах. Все кругом бегали и суетились: мужчины сновали между колодцем и огнем, расплескивая воду из ведер, и бормотали затейливую ругань. Из пристроек выносили лопаты, нагружали песком и землей тачки, пытались растащить горящие доски баграми, женщины плакали и причитали, дети вертелись под ногами, а собаки лаяли. Только старец Феодосий высился среди всеобщего хаоса как непоколебимый обелиск из белого камня.

Огонь полыхал все сильнее и жарче, захватывал новые здания, продвигаясь в глубь Слободки. К старцу Демиду, дом которого горел сильнее прочих, размахивая руками подбежала остроносая тетенька, ткнула его кулаком в грудь и завизжала:

– Что встал столбом, лихоманка болотная тебя забери! Хотя багор в руки возьми, пока все приданое наших девок не погорело!

– Не позорьте семью, Устинья Ивановна! Он еще наживет, неможно старцу черной работой мараться, – перебила крикливую женщину другая, помоложе. Я догадалась, что это не дочь, а еще одна супруга почтенного и состоятельного Демида.

Слепой Феодосий чуть повернул голову на звуки семейной свары и громко ударил посохом землю, чтобы привлечь внимание:

– И то правда, Демид, – ты старец, что не уймешь огонь? – строго спросил он. – Говоришь, я слабеть стал, стареть стал Феодосий, говоришь?

– К чему бы мне говорить такое? – воспротивился Демид. – Наговоры это…

– Что же, явлю вам свою силу…

Старец Феодосий сделал шаг вперед, поманил к себе Лёшку, отдал ему посох. Затем раскинул руки широко в стороны, завертелся на месте все быстрее и быстрее, пока не стал похож на огромное веретено, сматывающее на себя серебристую нить из лунного света. Люди наблюдали за ним как завороженные. Воздух наполнился теплом и влагой. Луну и звезды заволокло тяжелыми тучами.

Вдруг сверкнула молния и рассекла надвое темноту, с неба хлынула вода. Феодосий остановился и поднял лицо навстречу струям ливня, вода стекала по его волосам, лицу, бороде, по белоснежной шубе. Он протянул руку за посохом, повернулся и уверенно зашагал к дому с высоким крыльцом, не обращая внимания на изъявления восторга и благодарности. Лёшка побежал следом за ним.

Дождь залил пламя, кругом царила глубокая ночь. Но я отказалась остаться в Слободке, несмотря на все уговоры. Макарий одолжил нам лошадь, чтобы мы с Никитой смогли быстро добраться до Скита, и одежду, чтобы накинуть вместо промокшей.

Настасья Васильевна отперла нам не сразу: ахнула и замерла на пороге. Вид у нас адский – Ник весь в черных потеках гари, я с ног до головы перепачкана кровью. Даже после ливня волосы у меня продолжают торчать дыбом. Наохавшись, она растолкала сыновей и послала разжигать печь.

К рассвету меня наконец-то отмыли и нарядили в холщовую рубашку длиной до самого пола, еще и с кружавчиками – весь мой скромненький гардероб оказался испоганенным. Настасья Васильевна оглядела рану у меня на щеке, выслушала меня, села рядом и задумалась:

– Дивное дело, допреж такого не случалось слышать…

– Про седого волка с ледяными глазами?

– Нет, чтобы хоть какие волки в Слободке объявлялись.

– Волка, кроме меня, никто не видел, – вздохнула я. – Старцы мне не верят, что волк действительно был!

– Как же тебе не верить, когда у тебя щека волчьим когтем разодрана? – Она закончила накладывать поверх ранки какую-то липкую гадостную мазь, взяла меня за подбородок и наклонила мою голову, оценивая работу. – Ох, Анна, бедовая ты сверх меры. Боюсь, как бы шрама не осталось…