Читать книгу "Ночь Томаса - Дин Кунц"

С серебряной цепочкой на шее и серебряным колокольчиком у ключицы, я спросил:

— Где твой муж?

— Я не замужем.

Я ждал продолжения.

Вилкой она держала инжир. Ножом разрезала его.

— Где ты работаешь? — спросил я.

Она положила нож.

— Я не работаю, — похлопала себя по животу и улыбнулась. — Я рожаю.

Я оглядел комнату.

— Как я понимаю, арендная плата невелика.

— Невелика, — кивнула она. — За жилье я не плачу.

— Хозяева дома — твои родственники?

— Нет. До меня здесь два года жила семья из трех человек, тоже бесплатно, пока они не скопили достаточно денег. Потом переехали.

— Значит, хозяева дома просто… хорошие люди?

— Тебя не должно это удивлять.

— Возможно.

— За свою недолгую жизнь ты встретил много хороших людей.

Я подумал об Оззи Буне, чифе Портере и его жене Карле, Терри Стэмпбау, всех моих друзьях в Пико Мундо, монахах аббатства Святого Варфоломея, сестре Анжеле и монахинях, которые содержали приют и работали в школе для детей, требующих особой заботы.

— Даже в этом грубом и циничном веке, — продолжила она, — ты не стал ни грубым, ни циничным.

— При всем уважении к тебе, Аннамария, в действительности ты меня не знаешь.

— Я знаю тебя очень хорошо, — не согласилась она.

— Откуда?

— Прояви терпение, и ты все поймешь.

— Все в свое время, так?

— Совершенно верно.

— Я почему-то думаю, что это время пришло.

— Но ты ошибаешься.

— Как я могу помочь тебе, если не знаю, в какую ты попала передрягу?

— Я не попала в передрягу.

— Хорошо, пусть будет в жернова, в беду.

Закончив еду, она промокнула губы бумажной салфеткой.

— Никакой беды, — в нежном голосе звенели нотки смеха.

— Тогда как ты это называешь?

— Обычная жизнь.

— Обычная жизнь?

— Именно. То, что лежит впереди, — всего лишь обычная жизнь, а не чрезвычайная ситуация, из которой меня нужно вызволять.

Из вазы она достала один из громадных цветков и положила перед собой на сложенную салфетку.

— Тогда почему ты задала мне этот вопрос, почему отдала медальон, зачем я вообще тебе понадобился?

— Чтобы не позволить им убить меня, — ответила она.

— Вот это я уже понимаю. И мне представляется, что ты все-таки в беде.

Она оторвала толстый белый лепесток и положила на стол.

— Кто хочет тебя убить? — спросил я.

— Эти люди с пирса, — ответила она, оторвала второй лепесток. — И другие.

— Как много других?

— Им несть числа.

— Несть числа… То есть их не сосчитать… как песчинки на океанских берегах?

— Число песчинок — бесконечность. Тех, кто хочет меня убить, сосчитать можно, но их так много, что конкретное число значения не имеет.

— Ну, не знаю… думаю, для меня имеет.

— В этом ты не прав, — спокойно заверила она меня.

И продолжала обрывать цветок. Уже половина лепестков горкой лежала на столе.

Уверенность Аннамарии в себе и манера поведения не изменились и после ее слов о том, что за нею идет охота.

Какое-то время я ждал, что наши взгляды вновь встретятся, но она занималась цветком.

— Эти люди на пирсе… кто они? — не выдержав, спросил я.

— Я не знаю их имен.

— Почему они хотят тебя убить?

— Они еще не знают, что хотят убить меня.

Ее ответ я не понял, поэтому задал новый вопрос:

— А когда они узнают, что хотят тебя убить?

— Скоро.

— Понимаю, — солгал я.

— Ты поймешь, — поправила она меня.

Неоднородности в фитиле приводили к тому, что пламя вспыхивало, трепетало, пригасало. Соответственно, сжимались, дрожали, расширялись тени.

— И когда эти люди наконец-то поймут, что хотят тебя убить, по какой причине они захотят это сделать?

— Не по истинной причине.

— Ладно. Хорошо. И какой будет неистинная причина?

— Они подумают, будто я знаю, какой ужас они собираются учинить.

— Ты знаешь, какой ужас они собираются учинить?

— Только в самых общих чертах.

— Почему бы не поделиться со мной этими общими чертами?

— Много смертей, — ответила она. — Большие разрушения.

— Пугающие черты. И очень общие.

— Мои знания ограниченны. Я всего лишь человек, как и ты.

— Это означает… что ты обладаешь сверхъестественными способностями?

— Не сверхъестественными. Это означает, что я — человек, не всемогущее божество.

Она оборвала с цветка все лепестки, оставив только мясистое зеленое цветоложе.

Я предпринял еще одну попытку почерпнуть из нашего неудобоваримого разговора что-то полезное.

— Когда ты говоришь, что они захотят убить тебя не по истинной причине, означает ли это, что есть настоящая причина, по которой они должны хотеть тебя убить?

— Не настоящая, — вновь поправила она меня, — но, с их точки зрения, более веская.

— И что это за причина?

Вот тут она встретилась со мной взглядом.

— Что я сделала с этим цветком, странный ты мой?

Сторми и только Сторми иногда называла меня «странный ты мой».

Аннамария улыбнулась, словно знала, какая мысль промелькнула в моей голове, какие ассоциации вызвали ее слова.

Я указал на горку лепестков:

— Ты всего лишь нервничаешь, ничего больше.

— Я не нервничаю, — спокойно возразила она. — Я не спрашивала тебя, почему я это сделала, только попросила сказать, что я сделала с этим цветком.

— Ты превратила его в мусор.

— Ты так думаешь?

— Если только ты не собираешься засушить лепестки.

— Когда цветок плавал в вазе, пусть и сорванный с дерева, как он выглядел?

— Прекрасным.

— Пышным и живым?

— Да.

— А теперь он выглядит мертвым?

— Более чем.

Она поставила локти на стол, уперлась подбородком в ладони, улыбнулась.