Читать книгу "Бехеровка на аперитив - Данил Корецкий"

Битва чудовищ продолжалась около двадцати минут. Но исход ее был уже предопределен. Удав обвился вокруг крокодила, только кончик хвоста и половина челюсти торчали из тугих колец, которые сжимались при каждом выдохе жертвы, так что вздохнуть она уже не могла. Через полчаса все было кончено, и удав стал заглатывать бездыханную жертву. Выглядело это ужасно: неимоверно распахнув пасть, змей как резиновый натягивался на свою добычу. Челюсти, голова, передние лапы и треть туловища крокодила скрылись в утробе победителя. Его тело при этом раздулось в четыре раза. Я искренне порадовался, что два чудища нашли друг друга, и ни одно не нашло меня!

Но у «телеграфного столба» тоже не все шло гладко: вдруг он перестал натягиваться на свою будущую еду и принялся лихорадочно сворачивать в кольца нераздутую часть своего тела. Толстая спираль то скручивалась, то раскручивалась, то выпрямлялась, била хвостом, вздымая черную песчаную пыль, – и эти движения напоминали конвульсии. Еще через несколько минут «телеграфный столб» перестал дергаться, распрямился и застыл. Теперь можно было рассмотреть на боках гигантского гада серые узоры неправильной формы. Не знаю, напоминали ли они иероглифы, но давали название своему обладателю: иероглифовый удав. Довольно редкое животное. Когда-то в Бангкоке я ел отличный бифштекс из такого. Но сейчас он за малым не съел меня… Неужели это и есть диалектика, которой нас учили в школах и институтах?!

* * *

Жалко, что я не умею рисовать. Не так, как умею, а как Босх или Сальвадор Дали. Получилась бы совершенно гениальная сюрреалистическая картина: черный пляж, огромный черно-серый удав, вытянувшийся на добрых десять метров, с раздувшейся передней частью и чудовищно распяленной пастью, из которой торчит черно-зеленое туловище среднего по размеру крокодила с неестественно вывернутыми задними лапами. Вокруг стоит живописный народ нгвама, а с высоты рассматривает происходящее белое, беспощадно яркое африканское солнце.

«Вот это фантазия! – поражались бы мировые эксперты. – Как он такое придумал? Просто запредельно! На аукционе Сотсби это полотно уйдет за миллион долларов!»

Я бы действительно добавил к картине штрихи своего видения: солнце сделал черным, а женщин племени, конечно, переписал: у меня все они были бы яркими сексапильными красавицами, в нарядах от лучших кутюрье, контрастирующими с доминирующим черным цветом, дикими изможденными мужчинами, и олицетворяющими красоту и привлекательность человеческой жизни. Больше того, всех красавиц я бы сделал белокожими – сюр так сюр!

А вот к черной фигуре жреца Анана я бы пририсовал огромные крылья летучей мыши, и он бы выглядел еще более зловеще, чем сейчас, хотя представить, как это – «еще более», было сложно. Даже у такого художника, как я, не хватило бы на это мастерства. Он был в скелетообразной раскраске, в своей очковтирательской палочке, но лицо его искажал бешеный гнев.

– Лавета бандара! – гортанно крикнул он, показывая на мертвого удава. Из перекошенного рта летела слюна. – Лавета бандара!

Народ нгвама опустился на колени. Женщины закрыли глаза руками.

Жрец повернулся ко мне. Хорошо, что я успел одеться, – это придавало уверенности.

– Белый чужак убил бандара? – требовательно спросил он.

Конечно, приятно прослыть героем. И хотя естественный характер смерти животных был очевиден, соблазн присвоить себе несовершенный подвиг мог склонить менее правдивую душу ко лжи. Но, естественно, не мою. Тем более, что в этом вопросе угадывался какой-то подвох.

– Нет, великий жрец Анан. Это сделал крокодил.

Он как будто ничего не слышал. Шагнув вперед, протянул сухую жилистую руку, почти упираясь мне в грудь корявым пальцем с неровным, длинным ногтем.

– Пришелец, Бобо убил бандара? – попытался подойти он с другого бока. И по этой настойчивости я понял, что победителя вряд ли ждет награда.

– Крокодил убил бандара, великий жрец! – Я решительно резанул ладонью прогретый, насыщенный водяной пылью воздух, как бы отсекая любую связь между собой и мертвым удавом.

Жрец разочарованно отвернулся, поднял руки к лицу и застыл в глубокой задумчивости. Коленопреклоненные аборигены с напряженным ожиданием смотрели на высушенную черную фигуру. Пауза затягивалась, напряжение нарастало. Из Анана получился бы хороший актер.

Наконец, жрец простер руки вперед и разразился длинной тирадой, окончание которой потонуло в ликующих выкриках народа нгвама. Туземцы вскочили на ноги и затряслись в неистово-радостном танце. Сквозь шум воды сверху послышались нарастающие крики. Высоко подпрыгивая, с обрыва бегом спускались полтора десятка женщин в развевающихся на ветру травяных, широких юбках, с болтающимися грудями и большими плетёными корзинами на лысых головах. Все они были упитаны, а в руках у нескольких сверкали под солнцем широкие стальные мачете. Радость на размалеванных лицах, увы, не делала их привлекательней…

Сбежав вниз, упитанные женщины, как пираньи, набросились на неподвижного крокодило-удава. Подчиняясь ритму неслышной мелодии, мачете, как молоточки в рояле, синхронно взлетали вверх и с силой падали вниз, с трудом прорубая толстую шкуру и рассекая вязь иероглифов. Брызгала кровь, летели в сторону ошметки… Интересно, кто и что написал на боках удава? И кому адресовал это послание? Ответ уже никто не получит: упитанные женщины работали быстро и слаженно. Одни ловко рубили добычу на куски, другие складывали мясо, третьи водружали наполненные корзины на голову и карабкались обратно наверх. Похоже, это был хозяйственно-заготовительный взвод. Через несколько минут от удава ничего не осталось. Заготовительницы перевернули освобожденного крокодила на спину и столь же успешно принялись разделывать. Интересно, сам крокодил понял, что его освободили?

* * *

Благодаря неожиданной и богатой добыче вяло булькающая жизнь племени закипела и забурлила, как доходящий бараний шулюм. Поселок напоминал разворошенный муравейник. Длинные цепочки женщин и детей слаженно носили мясо в холодную пещеру за водопадом. Мужчины в возрасте и подростки сноровисто заготавливали дрова. Воины помоложе и покрепче зачем-то нанесли целую гору камней и копали яму в центре площади. Всех объединяла приподнятая атмосфера радостного возбуждения.

Только Большой Бобон чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Но вскоре его позвал вождь Твала и приказал собираться в путь.

– Мы должны принести жертву Тому, чье имя нельзя произносить, – коротко пояснил он. – Ты пойдешь с нами в Черное ущелье. Жрец Анан хочет, чтобы ты предстал перед Повелителем Духов!

Что ж, особого выбора у меня не было. Да и не особого – тоже.

В путь отправилась целая делегация. Передовой отряд составляли положенная на деревянные носилки огромная голова удава да щипцеобразная голова крокодила, тоже устроенная на носилках. Вождь Твала, жрец Анан да незадачливый метеоролог Виталий Ковалев шли пешком. Все остальные выполняли вспомогательные функции: несли и охраняли то, что составляло основную ценность. Пятеро раскрашенных под скелеты воинов с копьями шагали впереди, за ними важно выступал жрец Анан в такой же скелетной окраске в парадном головном уборе из звериной шкуры и птичьих перьев. Потом, в окружении воинов с копьями и луками, двигались мы с вождем Твала. Причем раскраска у воинов и у Твалы была одинаковой. Создавалось впечатление, что у вождя свои телохранители, а у жреца – свои, причем они не доверяют друг другу! Это было интересное открытие… Замыкали авангардную группу носильщики, потому что лишенные туловищ головы чудовищ самостоятельно двигаться не могли… За передовым отрядом, растянувшись по склону, брели несколько десятков аборигенов – взрослые мужчины и женщины, которые, скорей всего, выполняли функции представителей общественности.