Читать книгу "Химия смерти - Саймон Бекетт"

– "Знать" – значит быть уверенным. Я просто говорю, что здесь замешана масса переменных. Могу сказать – думаю, однако имейте в виду, что оценка только предварительная. Нельзя же получить бесспорные и быстрые ответы при беглом осмотре!

– Но все же?

– Ну хорошо. Пустых коконов я не обнаружил, хотя некоторые куколки скоро должны лопнуть. Они явно старше тех, что мы видим вокруг трупа, так как темнее окрашены. – И я показал на открытую рану на собачьей шее. Около нее, в траве, ползало несколько блестящих точек. – А вот и жуки. Не очень много, да они обычно и приходят позже. Если угодно, первую волну десанта составляют именно мухи и их личинки. По мере развития процесса стрелка весов качнется в другую сторону. Меньше опарышей, больше жуков.

Маккензи наморщил лоб.

– А возле Салли Палмер жуки были?

– Я не видел. Впрочем, жуки не столь надежные индикаторы, как личинки мясных мух. И, какя уже говорил, имеются прочие переменные, которые тоже надо учитывать.

– Послушайте, я ведь не прошу вас давать показания под присягой. Хочу просто знать – хоть примерно! – когда сдох этот чертов пес.

– Навскидку, – сказал я, разглядывая кости с лохмотьями шерсти, – тринадцать-четырнадцать суток.

Он закусил губу и нахмурился.

– Значит, его убили до женщины.

– Да, у меня такое впечатление. В сравнении с тем, что я видел вчера, разложение началось на трое-четверо суток раньше. Даже если, к примеру, вычесть дня полтора, пока пес провалялся на улице, все равно получаем порядка трех суток. Но, повторяю, это пока что лишь догадки.

Маккензи задумчиво меня разглядывал.

– Вы не могли ошибиться?

Тут я и сам засомневался. И все же ему нужен совет, а не моя ложная скромность...

– Нет, не мог.

Он вздохнул.

– Черт...

Зазвонил его мобильник, и, отцепив трубку с ремня, Маккензи отошел в сторону. Я остался возле трупа, еще раз внимательно приглядываясь ко всему, что могло бы изменить мое мнение. Нет, все вроде правильно. Я нагнулся, чтобы поближе взглянуть на горло. Хрящи сохраняются дольше, чем мягкие ткани, однако до них добрались животные и обглодали края. Но все равно было видно, что здесь разрез, а не укус. Вынув из кармашка фонарик-карандаш и дав себе слово не позабыть его продезинфицировать, прежде чем опять совать в рот пациентам, я посветил внутрь раны. Разрез глубокий, до самых шейных позвонков. Я поиграл лучом на бледной тонкой царапине на косточке. Никакое животное не оставит такого следа. Лезвие вошло так глубоко, что задело и хребет.

Значит, большой нож или тесак. Причем весьма острый.

– Что-то нашли?

Я до того увлекся, что не услышал возвращения Маккензи. Я рассказал ему о своем открытии:

– Если кость задета достаточно сильно, то вы, пожалуй, сможете сказать, есть ли на кромке волновая заточка. В любом случае нужна сила, чтобы так глубоко рассечь. Должно быть, здоровый мужик.

Маккензи кивнул, но как-то рассеянно.

– Слушайте, мне надо отойти. А вы не торопитесь: сколько нужно времени, столько занимайтесь. Я скажу экспертам, чтобы вас не трогали.

– Да нет, не надо. Я закончил.

– Вы не передумаете?

– Сколько мог, я вам рассказал.

– Я к тому, что могли бы рассказать и побольше, при желании-то...

Уже начинало злить то, как он пытался мной управлять.

– Это мы с вами уже проходили. И я сделал все, что обещал.

Казалось, Маккензи что-то взвешивает. Инспектор прищурился на солнце.

– Ситуация изменилась, – наконец решившись, сказал он. – Пропал кое-кто еще. Возможно, вы ее знаете. Лин Меткалф.

Имя – словно удар под ложечку. Я вспомнил, как прошлым вечером видел эту женщину возле аптеки. Какой счастливой она казалась...

– Вышла сегодня из дома на утреннюю пробежку и не вернулась, – бесстрастно продолжал Маккензи. – Может, и ложная тревога, хотя прямо сейчас не похоже. И если так, если преступник тот же самый... мы под такую раздачу попадем... Потому что Лин Меткалф либо уже мертва, либо ее где-то держат. А зная, что проделали с Салли Палмер, такого я не пожелал бы и врагу.

Я едва не спросил, зачем он мне все рассказывает, да только ответ был ясен еще до того, как вылетели слова. С одной стороны, он сильнее давил на меня, чтобы я с ними сотрудничал. А с другой... В конце концов, Маккензи ведь полицейский. То, что именно я сообщил о пропаже Салли Палмер, ставило меня ближе к концу списка подозреваемых. А если объявится и вторая жертва, то все снова окажется подвешенным в воздухе. Нельзя пропускать ни одной потенциальной ниточки.

Включая меня.

С совершенно непроницаемым лицом Маккензи наблюдал за моей реакцией.

– Я еще позвоню. Уверен, что вас, доктор Хантер, не нужно просить держать эту новость при себе. Я уже знаю, что вы умеете хранить тайны.

С этими словами он развернулся и пошел прочь, преследуемый по пятам «черной собакой» – собственной тенью.

* * *

Если Маккензи и не шутил насчет конфиденциальности, то беспокоился все же зря. Манхэм слишком мал для таких секретов. К тому времени, когда я вернулся с фермы Салли Палмер, новость уже облетела всех и вся. Почти одновременно стало известно, кем оказалась ранее убитая женщина. В итоге двойное потрясение. Как в это можно поверить? За несколько часов настроение поселка изменилось. Лихорадочное возбуждение сменил шок. Большинство цеплялось за надежду, что оба события окажутся не связанными между собой и что предполагаемая «вторая жертва» еще объявится целой и невредимой.

Увы, надежда таяла с каждым часом.

Когда Лин не вернулась с пробежки, ее муж Маркус отправился на поиски. Позднее он признался, что поначалу не слишком волновался. Пока имя Салли Палмер не объявили, его больше беспокоила мысль, что жена решила опробовать новый маршрут и просто-напросто заблудилась. Такое уже бывало. Вот почему, шагая по тропинке к озеру, он выкрикивал ее имя с ноткой раздражения в голосе. Ведь Лин знала, что у мужа впереди трудный день, а сейчас ее идиотская привычка бегать по утрам вынуждала Маркуса опаздывать.

Он все еще был не слишком встревожен, пока шел через камыши к лесу. Когда Маркус обнаружил привязанную к камню мертвую утку, то его первой реакцией стал гнев на бессмысленную жестокость. Всю свою жизнь он провел в деревне и никакой сентиментальности к животным не испытывал, однако беспричинный садизм – совсем иное дело. Стоило этой мысли всплыть в голове, как по спине Маркуса пополз первый холодок страха. Он попытался убедить себя, что мертвая птица никаким боком не касается Лин. Но страх уже пустил свои корни.

Он продолжал разрастаться, питаясь эхом от криков Маркуса, одиноко звеневших среди безучастного леса. К тому времени, когда муж Лин Меткалф решил пуститься в обратный путь, остатки его спокойствия держались на волоске. Чуть ли не бегом возвращаясь к озеру, он повторял себе, что Лин – конечно же! – уже ждет его дома. И тут он увидел вещь, от которой последние капли надежды сдуло прочь, будто водяную пыль.