Читать книгу "Дорогой дневник - Тори Ру"

как я объясню им, откуда вся эта «красота» взялась на моем бедре?

Сейчас, в бледном утреннем свете, я и сама уже не понимаю, зачем сотворила это с собой.

Проблемы не разрешились. Легче не стало.

С горем пополам накладываю на порезы повязки с антисептиком, напяливаю форму, всхлипывая и стуча зубами, лезу под диван и вытаскиваю из-под него пыльный футляр с давно забытой флейтой.

Подгадав момент, когда родители покидают кухню, спешу туда и запиваю остывшим чаем пару таблеток жаропонижающего.

Как бы там ни было, мне нельзя пропустить сегодняшний прогон: на него я явлюсь живой или мертвой. Выйду на сцену, облегчу душу, вновь стану хорошей.

Тогда и раны затянутся сами собой.

— Ребенок, жду в машине! — Папа подмигивает мне, целует маму в макушку, и голубки, глупо хихикая, скрываются за дверью.

Музыкальная школа всего в квартале отсюда, поэтому мама предпочитает ходить на работу пешком.

Под горло застегиваю парку, глажу развалившегося на коврике кота и, затаив дыхание, прислушиваюсь к голосам, шагам на площадке и шуму лифта.

Мне не хочется спускаться вместе с родителями.

Мне так нужны их тепло, забота и участие, что хочется заорать.

***

23 марта, 23.00

«Дорогой дневник!

Несмотря на то что жаропонижающее подействовало буквально через десять минут, я весь путь до гимназии ловила приступы слабости.

Папино авто медленно проползало по серым, не до конца проснувшимся улицам, а меня одолевала зевота, а еще — желание свернуться клубком на заднем сиденье и на пару часов стать невидимой.

Но я успешно боролась с собой.

Вцепившись в футляр, я безучастно втыкала в окно, пока не узрела в нем откровение.

Я увидела, как Баг бежит к своей остановке, чтобы успеть запрыгнуть в маршрутку, следующую до перинатального центра.

Удивительно, но как только мы познакомились, Бага вдруг стало слишком много в моем городе. Мы постоянно сталкиваемся, даже не намеренно. Вот и сейчас он чесал к маршрутке, и со стороны это выглядело так, как будто молодой, совсем зеленый парень по своей же дурости опаздывает куда-то, возможно, на учебу. Он был в черно-белых кедах, джинсах с дырками на коленях, за спиной болтался стильный рюкзак… Но он бежал, не разбирая дороги, кедами прямо по лужам, его темная куртка была расстегнута, а взгляд — пустой и совершенно затравленный — испугал даже меня.

Сердце тут же скрутило тяжкое, мутное ощущение безысходности. Захотелось на ходу выпрыгнуть из машины в грязь, схватить его за шиворот и спрятать ото всех.

Только бы симпатичный мальчик Женя снова стал беззаботным. Стал тем, кем кажется со стороны…

Но там, в стерильной палате перинаталки, его ждала прекрасная белокурая Маша — принцесса в заточении. И я проехала мимо.

***

Отринув последние сомнения, на прогоне я вышла на сцену и в гробовой тишине объявила во всю глотку:

— Клод Дебюсси. «Девушка с волосами цвета льна».

Поудобнее перехватила флейту, набрала полную грудь воздуха и начала созидать: по просторному помещению разлилась нежная, пронзительно грустная мелодия.

С этим произведением я выступала в прошлом году на отчетном концерте в музыкалке.

Тогда я не понимала, что значит вложить в исполнение душу — отыграть без ошибок было моим потолком.

Но сегодня перед глазами вдруг возник спешащий к Маше Баг, и я дала волю эмоциям, сожалениям и мечтам.

В моей версии будущего красивый мальчик обязательно научится справляться с душевной болью другими способами, он все вынесет и повзрослеет, спасет свою принцессу с волосами цвета льна и себя. И они будут жить долго и счастливо.

До тех пор пока последний аккорд не растворился в воздухе, я не замечала, что реву, что в глазах Полины Викторовны тоже стоят слезы, а одноклассники поголовно превратились в неподвижных истуканов.

Это ли не признание, да?

Вот так прошел мой не слишком насыщенный событиями день».

***

Под кожу снова пробирается озноб, раны наливаются болью при каждом движении и выглядят откровенно дерьмово. Коротко пропищав, градусник оповещает о повышении температуры до тридцати восьми с хвостиком.

Чертыхаясь, в третий раз за сутки закидываюсь парацетамолом, выключаю ночник и, завернувшись в одеяло, падаю на кровать.

Глава 17

24 марта, пятница

Мне опять не удалось нормально выспаться: тревога перед предстоящим мероприятием всю ночь отравляла кровь и импульсами тока скручивала мышцы.

Ненавижу играть на сцене и быть в центре внимания. Ненавижу снимать броню и показывать слабую душу.

Мандраж ледяной водой растекается по телу, пальцы дрожат.

Вылезаю из кровати задолго до будильника: в полшестого утра настигает мысль, что я не продумала, в чем буду выступать на чертовом концерте.

Роюсь в шкафу в поисках приличной одежды, но ничего подходящего там, естественно, не нахожу. Немудрено, что Алька обзывает меня трансом: самое женственное, что я смогла нарыть — черные легинсы и черный удлиненный батник с воротником-стоечкой и белой колораткой посередине.

Превозмогая боль и слабость, надеваю их на себя и встаю перед зеркалом.

Образ получился настолько вызывающим, что директора явно долбанет инфаркт, но мне нравится: пусть гости гадают, кто перед ними, а Мамедова пыжится, безуспешно призывая на помощь свое то и дело отказывающее остроумие.

Зловеще улыбаюсь отражению и ощущаю невероятный душевный подъем. Сегодня я буду в центре внимания, и Аллочка ничего не сможет с этим поделать.

На волне позитива я даже выползаю к завтраку, поддерживаю разговор с полными сил и энергии родителями, нахваливаю яичницу с беконом и целую Марса в оранжевый нос.

Но перед самым выходом вновь ощущаю приступ ломоты и озноба, и в груди поселяется липкий страх — кажется, мне все-таки нужна помощь.

Я наивно думала, что процесс заживления пошел, но температуру опять приходится тайком сбивать.

***

— «Девушка с волосами цвета льна»! — возвещает в микрофон наша завуч по воспитательной работе.

Я отсиживаюсь в закутке за сценой и стараюсь не обращать внимания на бледных суетящихся «ашек», которым вскоре предстоит станцевать энергичный танец.

Втыкаю в телефон и не сразу понимаю, что завуч объявила мой выход. А когда понимаю, от ужаса натурально темнеет в глазах.

Судорожно выискиваю в памяти мамину методику дыхательных упражнений, но уверенности они не придают.

Ничего вокруг не видя, вытряхиваю свои бренные кости на сцену и пару мгновений беспомощно щурю близорукие глаза.

В зале сидят учителя и директор, ученики и их родители. Все ждут моего выступления: кто-то со скепсисом или опаской, кто-то — со злорадством, кто-то — с любопытством.

Мамедова, положив голову на плечо напряженного, будто проглотившего