Читать книгу "Ключ из желтого металла - Макс Фрай"

На столь роскошном фоне последний из шестерки выглядел откровенно жалко. Он, насколько я понял, изображал дикаря, вернее, дикарку: к облегающему черному трико в надлежащем месте были пришиты два унылых мешочка, символизирующих обвисший бюст с оранжевыми помпонами вместо сосков. На бедрах болталось подобие юбки из зеленой ткани, искромсанной в лапшу ради сходства с травой. Тряпичная маска, изображающая черную рожу с выпученными глазами и огромными красными губами, сейчас красовалась на крюке для шляп, а шею Дикарки венчало тонкое, нервное, очень бледное лицо немолодого лысеющего мужчины. Несмотря на убогий наряд, Дикарка, судя по всему, был самой важной персоной в этой компании, по крайней мере, участия в перетаскивании мебели он не принимал, даже стул ему услужливо подал Король — в то время как обе девицы усаживались без посторонней помощи.

Живые скульптуры наконец расселись, а мне принесли меню. Недолго думая я заказал джин-тоник — идеальное решение, если собираешься добросовестно пить весь вечер и остаться трезвым. Любой другой напиток выводит меня из строя довольно быстро, и только живительная горечь тоника творит чудеса.

У ребят, как я понимаю, такой задачи не было, поэтому они выбирали выпивку долго, с надлежащим тщанием и полной самоотдачей, адресовали друг другу вопросительные взгляды и давали советы, тыча в меню, что-то подсчитывали на пальцах и никак не могли окончательно определиться. Видимо, денег у них было в обрез, зато желаний — в избытке. Я сам когда-то регулярно оказывался в таком положении и теперь искренне им сочувствовал. С удовольствием угостил бы всю компанию, да повода не было, а вот так на ровном месте навязываться незнакомым людям я ни за что не стану.

— Не пей вина, Гертруда! — вдруг громко сказала Утопленница зависшему над меню Королеве.

Я сперва рассмеялся от неожиданности и только потом удивился: Утопленница процитировала Шекспира по-русски, и вся компания, судя по одобрительным ухмылкам, прекрасно ее поняла.

Ряженые тем временем дружно уставились на меня. Видимо, я заржал несколько громче, чем следовало. Поскольку я сидел в полном одиночестве, догадаться о причине моего веселья было, прямо скажем, нетрудно. Утопленница и Рыцарь одарили меня приветливыми улыбками, Коломбина скользнула оценивающим взором и поспешно отвернулась, Король уставился с откровенным любопытством, а Дикарка глядел мрачно и, я бы сказал, обреченно, словно заранее приготовился к неприятностям, источником которых я могу оказаться. Только Королева остался равнодушен к моей персоне: он медитировал над меню. Все бы так.

— Вы совсем не похожи на русского туриста, — наконец сказала Утопленница.

Это прозвучало как комплимент; строго говоря, это и было комплиментом. «Русский турист», вернее, стереотипное представление о нем, — то еще пугало. Отмалчиваться было бы невежливо.

— Это потому, что я не русский турист, — объяснил я. — То есть условно русский, но не турист. По делу приехал. — И, не удержавшись, добавил: — Вы меня тоже удивили. Думал, живыми скульптурами только местные жители работают.

— Всякое бывает, — пожала плечами Утопленница. — Но мы, в общем, и есть местные. Условно местные.

Она явно дразнилась.

Я вежливо кивнул, придал лицу неопределенное, умеренно одобрительное выражение, примерно соответствующее реплике: «Эвона как», и стал лихорадочно соображать, как бы этак элегантно свернуть беседу, сохранив за собой право остаться молчаливым, никого не обременяющим своим присутствием наблюдателем. Задача, что и говорить, почти непосильная.

— Если вы никого не ждете и располагаете временем, присоединяйтесь к нам, — неожиданно предложил Рыцарь. Он говорил по-русски с очень сильным акцентом, но свободно и так бегло, что слова норовили смешаться в кашу, я едва разобрал.

В его устах это неожиданное предложение прозвучало настолько естественно и убедительно, что сразу же показалось мне единственным разумным выходом из ситуации. Если уж неназойливым наблюдателем мне не быть, почему бы не присоединиться к этой причудливой компании, действительно.

— Тогда с меня причитается, — объявил я, придвигая к соединенным столам еще один стул. — Бутылка коньяка — это хороший вступительный взнос?

Только теперь Королева соизволил оторваться от меню. Он уставился на меня с неподдельным обожанием.

— Это было бы круто, — сказал он прекрасно поставленным басом.

Дикарка пробормотал что-то неразборчивое. Он говорил по-чешски, но суть я уловил: дескать, собирались же пить пиво, какой такой коньяк. Но младшие товарищи быстро его переубедили, особенно усердствовала королевская чета, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении братьями-близнецами. Родом они, как сообщил Король, были из Саратова, а сейчас учились в Пражской киношколе вместе с москвичкой-Утопленницей и Рыцарем, который приехал сюда аж из Копенгагена — то-то я его произношение едва разбирал. Аборигенами в этой компании были только Коломбина, уже благополучно завершившая обучение на кафедре анимации все в той же FAMU,[4]но пока безработная, и угрюмый Дикарка, который не стал ничего о себе сообщать. Я, впрочем, и не выспрашивал.

После того как мой вступительный взнос был доставлен и вскрыт, я сказал:

— Все-таки поразительная штука жизнь. Никогда бы не подумал, что в один прекрасный день услышу фразу «Не пей вина, Гертруда», сказанную не всуе, а обращенную натурально к королеве, изучающей карту напитков. Такой красивый эпизод. Больше всего на свете люблю, когда реальность — хлоп! — и превращается в тщательно отрежиссированный фильм. В такие моменты я как никогда близок к вере — если не в Режиссера, то хотя бы в Сценариста.

— Прибавьте к ним Продюсера и получите идеальную Святую Троицу, — ухмыльнулся Рыцарь.

Он говорил по-русски так легко и свободно, что впору было счесть ужасающий акцент нормой и постараться хоть как-то ей соответствовать.

— Про Гертруду — это у меня дежурная шутка, — доверительно сообщила Утопленница. — С тех пор как этот красавец впервые накирялся, не переодевшись после работы. Вы когда-нибудь пробовали снять с дерева, привести в чувство, отговорить от купания во Влтаве и доставить домой пьяную королеву ростом метр восемьдесят? Только и остается молиться, чтобы это не повторилось, да Шекспира цитировать, единственное утешение.

— Метр восемьдесят четыре, Милочка, — кротко поправил ее Королева. — Я дорожу каждым своим сантиметром, они — всё, что у меня есть, не нужно понапрасну уменьшать их число.

Король тем временем заботливо переводил нашу болтовню Коломбине, которая, судя по напряженному выражению лица, очень старалась нас понять, но распознавала одно слово из четырех — в лучшем случае. Дикарка всем своим видом показывал, что беседа ему неинтересна, но коньяк выпил залпом и тут же налил себе еще. Лицо его неожиданно смягчилось, и он снисходительно сообщил мне, тщательно подбирая русские слова: