Читать книгу "Яблоневый сад для Белоснежки - Наталья Калинина"

– Маньяна? – закончил он свой театр словом, которое я знала, – «завтра».

А, кажется, поняла. Спрашивает, приду ли я завтра. Вместо ответа я пожала плечами. Алехандро поцокал языком и вновь что-то проговорил, сопровождая свои слова сурдопереводом – языком жестов. Сказал, что если я приду, кофе мне будет бесплатно. Я засмеялась и поблагодарила.

– Ты туристка?

– Нет, я живу здесь. Мой муж – испанец.

– О, – с пониманием и некоторым почтением произнес он. – Сколько времени ты в Испании?

– Мало, – призналась я. – Две недели.

– Две недели?! – удивленно округлил черные глаза-маслины бармен. – Ты хорошо говоришь по-испански.

– Нет, – недоверчиво засмеялась я.

– Да-да! Две недели… И ты живешь в нашем пуэбло?

– Нет. Я живу в доме… – слов мне не хватило. Как объяснить, что дом находится за пределами пуэбло? Пауза затянулась, но тут мне в голову пришло решение. Я порылась в сумке в поисках ручки, взяла бумажную салфетку и принялась рисовать:

– Это – пуэбло. Это – дорога. Это – мой дом, очень большой и старый. Понимаешь?

– Ты там живешь? – вытаращился на меня Алехандро. – В темном доме?

– Почему он темный? – удивилась, в свою очередь, я. – Там есть свет.

– Нет, – замотал головой Алехандро и, тщательно подбирая слова, постарался объяснить: – Темный – потому что страшный. Есть одна история…

Я почувствовала, что мое сердце забилось часто-часто в предвкушении какой-то тайны, которая сейчас мне откроется. Страха не было, только горячее желание узнать, что же за история связана с домом. Но Алехандро, раздразнив мое любопытство, тут же и разочаровал:

– …Но я ее не знаю. Я живу здесь мало времени.

– Но что говорят люди об этом доме? – в отчаянии взмолилась я.

– Там никто не хочет жить, – немного подумав, ответил Алехандро. – Говорят, что дом – «esta maldita».

– Что? – не поняла я последнее слово.

– Мальдита, мальдита… Это… э-э-э…

– Алехандро! – сердито окликнула моего собеседника тучная женщина в возрасте и указала на барную стойку. – Работать!

– Извини, – подскочил парень, вспомнив наконец-то о своих обязанностях.

Я понимающе развела руками и улыбнулась.

Алехандро ушел принимать заказы у новых клиентов. Признаться, я ожидала, что он вскоре освободится и вернется продолжить разговор со мной, оборванный, что называется, на самом интересном месте. Но нет, Алехандро, собрав заказы, помахал мне рукой и скрылся на кухне, а его место за барной стойкой заняла окликнувшая его женщина. Я допила кофе и расплатилась с сеньорой. Уже на улице меня осенила идея посмотреть непонятное слово, произнесенное Алехандро, в словарике моего учебника. Я остановилась и, присев для удобства на корточки, извлекла из сумки учебник и торопливо зашелестела страницами. Мальдита, мальдита… Неужели нет? А вот, есть! «Проклятый, проклятая…»

«Говорят, что этот дом – проклятый».

Возвращалась я домой в некотором смятении, не в состоянии отделаться от зловещего смысла последней фразы, сказанной барменом. Дом – проклят. В другой ситуации я бы не придала значения подобным словам, отнесла бы их к местному фольклору и тут же забыла. Но сейчас к этой фразе органично, словно гарнир к основному блюду, вписывались все те шумы и звуки, которые пугали меня. Под соусом намека на некоторую историю, произошедшую в страшном темном доме, это «блюдо» казалось теперь чересчур острым и приобрело совершенно другой «вкус». Мне бы и хотелось выбросить из головы все мысли о доме, дабы не пугать себя еще больше, ведь куда спокойней думать, что стоны, крики, шорохи, музыка – вина мышей, крыс, ветра, кошки, сорванной черепицы… Но это все равно что приказать себе не думать о розовом слоне. Что мне писал о доме Антонио в письмах? Да ничего подробного! Лишь то, что этот очень старый дом был куплен им два года назад, а до этого принадлежал одной знатной фамилии. К моменту покупки пропустовал без малого пятнадцать лет (помнится, прочитав об этом в письме, я удивилась. Как-то сложно было принять и понять, как может дом пустовать столько времени) и сильно обветшал. Антонио добился разрешения у местной администрации на реконструкцию и вложил в нее уже немало денег. Однако, как я успела убедиться на примере верхнего этажа, реставрация все еще не доведена до конца. Пока шел ремонт, Антонио жил на съемной квартире в Барселоне и в дом переехал практически перед самым моим приездом. Все. Больше ничего он мне не рассказывал.

И только когда я уже почти пришла, мне удалось переключить мысли на другую тему, более оптимистичную и радостную. Я ожидала прихода Любови Федоровны, по которой за время болезни успела изрядно соскучиться. Мне не терпелось показать ей выполненные упражнения и похвалиться тем, что вчера и сегодня я вполне успешно попрактиковалась в языке с местными. Думая о том, что мои успехи доставят ей радость, я с улыбкой на лице открыла дверь и вошла в прихожую.

– Роза, ты здесь? – крикнула я на испанском, подозревая, что домработница все же опередила меня. Но ответа не получила. Вместо этого откуда-то сверху раздался короткий, резко оборванный мелодичный звон, будто кто-то открыл музыкальную шкатулку и тут же, не дав ей разыграться, захлопнул. В этот момент я как раз занесла ногу над первой ступенькой лестницы, но так и замерла с поднятой на весу ногой. Внутри будто кто-то толкнул маятничек моего сердца, до этого отсчитывающий ровный ритм, и он вдруг заходил туда-сюда с удвоенной амплитудой. Господи… «Возьми себя в руки», – приказала я себе и на цыпочках двинулась вверх по лестнице. Но не успела пройти и нескольких ступеней, как меня вновь остановила механическая музыка, на этот раз полившаяся ровно, без запинок, уверенно. Знакомая мне по бессонным ночам мелодия, на этот раз она звучала гораздо громче и ближе. Я вцепилась обеими руками в перила, чувствуя, что мое сердце-маятничек заходило с такой частотой, что вот-вот сорвется, сломается, разобьется. Стиснутая в ледяных объятиях ужаса, я не могла сделать ни шагу – ни назад, чтобы выскочить из этого ужасного дома на улицу, ни вперед, чтобы узнать источник музыки. Не знаю, сколько бы я еще так простояла на лестнице, парализованная страхом, вызванным невинной на первый взгляд мелодией, но в этот момент, словно для того, чтоб уж окончательно меня добить, послышался неторопливый цокот каблуков, будто кто-то осторожно и медленно спускался по лестнице мне навстречу. При этом мелодия стала звучать громче, она плыла ко мне. И когда передо мной на ступени в тусклом свете освещающих лестницу и днем рожков упала блеклая тень, я заорала так громко, как никогда в жизни еще не орала.

И в ответ, синхронно с моим, раздался другой, не менее испуганный женский крик, сопровождающийся грохотом упавшего тяжелого предмета и звоном запрыгавших вниз по ступенькам каких-то шестереночек, колесиков и дисков.

– Сеньор-ра! – женский визг оборвался сердитым окриком, который привел меня в чувство, подобно хорошей пощечине. Замолчав, я подняла глаза и увидела стоявшую несколькими ступенями выше Розу с грозно сдвинутыми бровями и поджатыми губами. Не дав мне опомниться, домработница что-то закричала, сопровождая свою гневную речь активной жестикуляцией. Распаляясь, она голосила все громче и громче, тогда как я, не понимающая из ее быстрой, как стрельба пулемета, речи ни слова, запоздала со своим вступлением и какое-то время слушала женщину молча, растерянно хлопая глазами и непонимающе переводя взгляд со все еще катившихся по ступеням с жалобным звоном шестеренок на какие-то деревянные дощечки, которые домработница без излишних церемоний пнула к моим ногам.