Читать книгу "«Святые» реликвии: миф и действительность - Сергей Александрович Арутюнов"

Сам Кукай тоже прошел этот процесс и якобы чудесным образом исчез, «испарился», во всяком случае мумифицированного будды из него не получилось. Практика эта получила наибольшее распространение в мистическом учении сюгендо — «горного отшельничества», синкретически слившего в себе идеи буддизма Сингон и древнюю японскую практику культа гор. Мумии, полученные таким образом, выставляли в храме и поклонялись им, как и обычным скульптурным изображениям будд.

Наибольшее развитие сюгендо и практика самомумификации получили в провинции Дэва (современная префектура Ямагата) в районе горного массива Дэва сандзан, образованного вершинами Юдоно, Хагуро и Гассан.

Несколько мумий таких аскетов и до сих пор являются объектом почитания в храмовом комплексе Дайнити-бо на горе Юдоно, посвященном буддийскому божеству Вайрочане. Следует заметить, что светские японские власти в средневековье с подозрением относились к деятельности аскетов сюгендо и неоднократно запрещали самомумификацию как извращение идей буддизма, однако запреты эти, как правило, не достигали цели.

Из известных исторических личностей пытался себя заживо мумифицировать странствующий монах XVII в. Энку, вошедший, однако, в историю буддизма не столько за эту попытку, сколько потому, что был прекрасный скульптор, вырезавший из дерева, по подсчетам специалистов, более 5 тысяч статуй разных будд. Почувствовав, что силы покидают его, он попросил себя заживо закопать в землю. Сидя в земле, он дышал через узкую трубочку, молился и звонил в колокольчик. Судя по тому, что похоронен он на монастырском кладбище в Мирокудзи и на его могиле до сих пор стоит надгробие с его именем, «стать буддой в собственном теле» ему не удалось[19].

Следует заметить, что для северных школ и направлений буддизма в отличие от более строго придерживающейся первоначального учения хинаяны характерен самый широкий синкретизм с местными языческими верованиями и тенденция к обожествлению и причислению к рангу богов (будд и бодхисатв) реальных личностей. Такие случаи обожествления могли происходить в разных местах в силу разных обстоятельств не только с выдающимися представителями церкви, но и с другими людьми, о чем свидетельствует сообщение некоего Маккея, бывшего миссионером в Южном Китае в конце XIX в. Он пишет, что в 1878 г. в районе Тамсуя (провинция Тайвань) одна крестьянская девушка страдала длительной и изнурительной болезнью. Она умерла от истощения, крайне исхудавшая, и вследствие этого ее труп, как и трупы самомумифицировавшихся японских монахов, не разлагался, а усох. Местные жители усмотрели в этом знак воплощения в девушке одного из божеств пантеона китайского буддизма, соорудили в ее честь маленький храм, посадили ее труп, одетый в праздничную одежду, в кресло, отгородив алтарь от остального пространства стеклом. Культ новоявленной «богини» постепенно приобрел популярность, и какое-то время устроители храма неплохо наживались на пожертвованиях состоятельных паломников. Однако в дальнейшем за вспышкой энтузиазма наступило разочарование, и культ этот постепенно угас.

Следует признать, что власти средневековой Японии, считавшие самомумификацию противоречащей истинному буддийскому учению, по существу, были совершенно правы. Буддизм в своем изначальном виде не должен был и не мог давать повода к образованию реликвий, тем более такого рода, поскольку он, во-первых, призывает к отказу от суетных устремлений мирской жизни, следовательно, и от надежд на магическое действие каких-либо культовых объектов, а во-вторых, требует уничтожения телесных останков, принесения их как последней жертвы живым существам окружающей природы, отказа человека от воскрешения не только своей плоти, но и души, недаром слово «нирвана» в дословном переводе с санскрита означает «угасание». Однако закономерности развития тех религиозных учений, которые начинаются как абстрактная философско-этическая концепция, но вскоре обрастают обычными атрибутами традиционных религий, такими, как магия и фетишизм, привели к появлению и в буддизме культа различных всеобщих и локальных реликвий.

Реликвии религии синто

В предыдущих главах рассказывалось о реликвиях в исламе, буддизме и христианстве. Эти религии называют мировыми, потому что их проповедь обращена не к одному какому-нибудь народу, как, например, иудаизм, а носит межэтнический и космополитический характер. Конечно, и их реликвии в конкретных исторических условиях могут приобретать национальный характер, но важнейшие из них являются общими для всех верующих данной конфессии вне зависимости от национальной принадлежности.

Иное отношение к реликвиям наблюдается в Японии, где религиозная ситуация очень специфична. Современное население Японии в целом мало религиозно. Социологические обследования, например, показывают, что около 70 % японцев вообще не считают себя верующими людьми.

Однако одно дело отвел на прямо поставленный вопрос социологической анкеты, а другое — реальная жизнь, в которой бывают самые различные ситуации. За последние годы число лиц, называющих себя верующими, несколько возросло. Если по опросам 1973 г. их было всего 25 %, то в 1978 и в 1983 гг. — около 33–34 %. Но почти 70 % японцев в тех же опросах заявили, что в целом религия обществу нужна, или, по крайней мере, в принципе считают религию положительным общественным фактором. В опросе японского радио и телевидения (Ниппон Хосо Кёкай) в 1983 г. помимо вопроса об исповедовании религии был вопрос о том, относится ли анкетируемый с симпатией к какой-либо конфессии. Оказалось, что буддизм исповедуют 27 % опрошенных, но симпатизируют ему 63 %; по синтоизму соответствующие цифры были 3 и 18 %, по христианству — 1,5 и 12 %.

Современная Япония в целом выглядит достаточно типично для любой индустриально высокоразвитой капиталистической страны. Корпуса заводских цехов, шары и цилиндры газо- и нефтехранилищ, линии электропередач, виадуки рельсовых и автомобильных дорог, небоскребы отелей и административных зданий, плотно застроенные кварталы многоквартирных жилых домов, а в пригородах тесно сбившиеся сгустки индивидуальных маленьких коттеджей — вот основные компоненты этого индустриального пейзажа. И лишь местами резким контрастом на этом фоне выделяются храмы — массивные деревянные здания с прихотливо выгнутыми темными черепичными или металлическими крышами, с колоннами, покрытыми темно-красным лаком, почти всегда окруженные пусть небольшим, но густым и тенистым парком, с горбатыми мостиками, причудливыми декоративными воротами, как будто прямо сошедшими в этот современный мир с листов старинных гравюр Хиросигэ и Хокусая.

Если только храм не относится к числу знаменитых памятников старинной архитектуры, около которых всегда теснятся автобусы с экскурсантами, то обычно и сам он, и его парк малолюдны или почти безлюдны. Людей, пришедших просто помолиться, в обычные дни здесь увидишь нечасто.

Но вот наступает какой-нибудь праздник, и картина резко меняется. В день Нового года по аллеям и проходам, ведущим к крупнейшим храмам, течет нескончаемый сплошной людской поток. Обычно молящиеся бросают монетку пожертвования в специальный решетчатый ящик, но сейчас это невозможно. Подступ к храму огорожен веревочным барьером, за ним разложены парусиновые полотнища. Не всем удается даже протиснуться к барьеру, монеты летят издали,