Читать книгу "Ухожу на задание… - Владимир Дмитриевич Успенский"

него на груди, под одеждой, было спрятано тонкое обоюдоострое лезвие, свернутое спиралью. Японец снизу вверх распорол этим лезвием живот — сделал харакири. Мне и раньше приходилось слышать о таких изуверских выходках, но как-то не верилось в это. И вот, пожалуйста, так себя изуродовал самурай, что и взглянуть страшно.

Разведчики были очень огорчены случившимся. Снова надо идти в поиск. А мы потом тщательно обыскивали всех пленных. У некоторых находили лезвия в потайных карманах, у других они висели на груди в специальных мешочках. Это была привилегия офицеров. Солдаты такого, с позволения сказать, оружия не имели.

Клочок бумаги

Первый день был потерян. Продвинуться к резиденции Минодзумы десантники не смогли. Капитан Семин хотел пробраться туда с тремя разведчиками — тоже не получилось. Город наводнен был японскими солдатами.

Николаю Ивановичу удалось только одно: он проник в помещение жандармского управления и забрал там уцелевшие документы. Не ахти какое приобретение, но могут и они пригодиться. Всю ночь потом, отбивая вместе с леоновцами атаки самураев, капитан Семин и помогавшие ему матросы берегли мешки с бумагами, таскали их за собой. Разведчики недоумевали, глядя на тихого, неприметного офицера: такая запарка, а он со своими мешками волынится!

Семин прекрасно понимал, что полковник Минодзума не будет дожидаться его визита. Полковник, конечно, принял все меры, чтобы замести следы. И все же надежда не оставляла Николая Ивановича. Вдруг выпадет случай, он проскочит к резиденции, опередив десантников, застанет Минодзуму врасплох!

Но время шло, и вместе с ним уходила надежда. Лишь к концу следующего дня, когда батальон майора Бараболько оттеснил японцев от берега, капитану Семину и двум матросам удалось вырваться вперед. Перебегая от укрытия к укрытию, они добрались до здания, затененного густыми деревьями. Окна и двери были распахнуты. На всякий случай полоснув в дверь из автоматов, матросы ринулись в коридор первого этажа.

По коридору, по комнатам гулял сквозняк, пахло гарью. Соломенные циновки были покрыты хлопьями пепла, словно черным снегом.

Семин осмотрел все помещения, все закоулки, побывал на чердаке и в подвале. Матросы обшарили сад. Людей нигде не было. Документов — тоже. Шкафы и сейфы раскрыты настежь. Не осталось в них ни одного листка. Сотрудники миссии перед уходом поработала тщательно в добросовестно.

Николай Иванович устало присел па низенький столик. Подумал: «Как неудачно все получилось!» Крьгина нет, резиденция пуста. Что же делать теперь? «Спрута возьми живым!» — вспомнил Семин последнее напутствие начальника контрразведки и горько усмехнулся. Где он теперь, этот Спрут?

Голова у Николая Ивановича была тяжелая, мысли путались. Сказывались две бессонные ночи, нервное напряжение последних дней. Очень хотелось лечь, вытянуть гудевшие ноги и закрыть воспаленные глаза. Хотя бы на час.

Нет-нет, нужно воспользоваться дневным светом и еще раз осмотреть помещение. Скрупулезно, внимательно проверить каждый метр, найти хоть какую-нибудь зацепку.

— Надо искать, товарищи, — сказал Семин матросам.

Они передвигали мебель, отдирали циновки, заглядывали во все щели. И в конце концов удача улыбнулась Николаю Ивановичу. Под лестницей на второй этаж, в темном углу, он заметил маленький смятый клочок бумаги. Осторожно поднял листок, развернул, увидел написанные от руки иероглифы.

Сама по себе найденная бумага не имела никакой ценности: это были мелкие распоряжения, отданные какому-то хозяйственнику. Но в правом верхнем углу значилась фамилия хозяйственника и название магазина или фирмы с которой он, вероятно, имел дело.

Николай Иванович разгладил листок и спрятал его в полевую сумку.

Встреча возле ручья

Днем стрельба почти прекратилась. И наши и японцы отдыхали после ночного боя, укрепляли позиции.

Нам приказано было запять круговую оборону на сопке. Морские пехотинцы углубляли траншеи, рыли ходы сообщения. А мы поленились. Выдолбили ямки — и ладно. Лопат у нас не было, да и не рассчитывали сидеть долго на одном мосте. К тому же истомила жара. Солнце пекло беспощадно. Вершины дальних гор плыли в знойном мареве. Мы чувствовали себя, как в печке. Очень хотелось пить.

Наконец капитан-лейтенант разрешил сходить за водой в распадок между сопками. Фляг у нас не было. Ребята выпросили у пехотинцев три котелка и прихватили с собой каски — их тоже можно использовать как посуду.

Федор Гребенщиков пошел за старшего. Я остался возле рации. Тут как раз, часов в шесть, кончилось на нашем участке затишье.

Утром одно из подразделений морской пехоты не смогло захватить высоту 182,9 и залегло на ее северных скатах.

Японцы, наверно, считали, что десантники понесли большие потери и не повторят атаку по крайней мере до темноты. А десантники неожиданно бросились на штурм, забросали гранатами доты, ворвались в неприятельскую траншею. У японцев поднялся переполох.

Со стороны железнодорожной станции опять выполз бронепоезд. Он быстро приближался к месту боя, намереваясь, видимо, подойти па прямой выстрел.

Капитан-лейтенант бросился к стереотрубе, я — к радиостанции. Связался с кораблем, попросил приготовиться к открытию огня. Связь со мной держал главный старшина Карнаухов.

Нелегко попасть в маневрирующий бронепоезд. «Вьюга» дала несколько залпов, пристреливаясь к нему. В ответ на нашу сопку посыпались вражеские снаряды и мины. Вероятно, японцы засекли расположение корректировочного поста.

Снаряды не доставали нас на обратном склоне сопки. Зато мины, с их крутой траекторией, падали возле самых окопов. Все спрятались в укрытия. Только капитан-лейтенант по-прежнему сидел возле стереотрубы да Василии Басов лежал на ровном месте, между капитан-лейтенантом и мной, дублируя команды. Я согнулся крючком в своем мелком окопчике, первый раз пожалев, что он так мал и тесен. В довершение всего откуда-то справа ударил японский гранатомет. Он накрыл нас раньше, чем мы успели накрыть бронепоезд. Яркая вспышка пламени па мгновение ослепила меня. Я чуть не задохнулся от горячего воздуха и ядовитого дыма.

Опомнившись, глянул на рацию. Штыревая антенна была погнута, бок железной упаковки сильно помят. Осколок начисто срезал пластмассовую ручку индикатора. В микротелефонной трубке звучал взволнованный голос Карнаухова. Он слышал взрыв и теперь, забыв про позывные, кричал в открытую:

— Успепский, что с тобой? Почему не отвечаешь?

Я нажал клапан трубки, начал работать на передачу, но тут же убедился, что на корабле не слышат меня. Был поврежден передатчик.

По шее ползло что-то липкое. Я схватился рукой — кровь. Капала кровь и из носа. Я как-то не обращал на это внимания. Было до слез обидно, что в самое нужное время рация вышла из строя. Напрягая память, пытался вспомнить, где надо искать повреждение. Был толчок, удар. Наверное, нарушился какой-нибудь контакт. Но какой? До сих пор мне почти не приходилось работать на