Читать книгу "Секретная должность агента Рейли - Александр Быков"

— Мастер ты прозвища придумывать, — засмеялся Николай Михайлович, — хорошо, что нас никто не слышит, а то подумали бы черт те что!

— Кто бы подумал?

— Люди!

— Какие еще люди? Я теперь жителей России называю зулусами, потому что они совсем одичали и действуют, как дикари. Народ совершенно обалдел и сам не знает, что ему делать.

— Да, народные массы опустились настолько, что для того, чтобы прийти в себя, им потребуются месяцы и годы, — согласился Николай Михайлович.

— У русских теперь нет ничего в мозгах кроме водки, которую они впитывали поколениями и таким образом атрофировались. Если когда-нибудь американцы придут сюда, я не удивлюсь, если они будут продавать жителей, как прежде продавали негров, — с досадой бросил Георгий Михайлович.

— Прекрати хулить, — осадил его старший брат, — Россия большая, люди в ней живут разные и далеко не все зулусы и пьяницы. Скоро поднимется знамя народной войны за освобождение от большевизма, и ты увидишь, сколько верных сынов еще осталось у России-матушки.

— Не верю я ни во что это, единственно что хочу — уехать поскорее заграницу и обнять своих милых девочек.

— Без свержения большевиков это вряд ли удастся, — скептически заметил Николай Михайлович, — так что вариантов у нас немного. Надо поддерживать любого, кто против Ленина и компании.

— Ты прав, я погорячился, люди разные. Я, когда гуляю по улицам и сижу на бульваре, вижу, что тут вообще простой народ очень красивый, все они большого роста, дети такие славные, и смотрят они так хорошо, прямо в глаза. Чисто русские люди.

— Ну вот, а ты говоришь! Нельзя так огульно про весь народ. Я по себе знаю, в людях можно ошибиться, но в народе — нельзя.

Там силища! Смотри, — он обвел вокруг себя рукой, — Вот общество, где мы вращаемся — это мелкие собственники, бывшие предводители дворянства губернии и уездов, коннозаводчики, отставные чиновники министерств, гимназические преподаватели, хранители музея и т. п.

Все правые, робкие и апатичные, истинные представители русского ничево. Они даже не отдают себе точного отчета в огромности бедствий своей Родины, надеясь на поворот, разумеется, чудодейственный… Скрытно все они принадлежат к тайным комитетам и ассоциациям, так называемым контрреволюционным, и ожидают благоприятного момента, когда можно будет действовать. Но у них нет ни оружия, ни денег. Каково?

А другие: врачи, фармацевты, учителя, часовщики и т. п. рассыпаны по максималистским советам, строят из себя санкюлотов, не будучи таковыми, и думают только о том, чтобы округлить свое состояние… Таков состав вологодской публики… У меня превосходные отношения со всеми, поскольку они вежливы и гостеприимны, и те и другие.

Николай Михайлович перевел дух.

— Но это далеко не вся Россия, всего лишь одно из многих провинциальных болот, местные ничего сделать не в состоянии без активных лидеров. И как только лидер появится, мы не узнаем это общество, можешь мне поверить.

— Я не надеюсь на русских, — покачал головой Георгий Михайлович, — помочь нам могут только иностранцы, например нейтралы, вот почему я так страстно хочу перебраться в нейтральную Швейцарию.

— Думаешь, немцы предоставят тебе специальный вагон для проезда, как Ленину?

— Твои шутки плоски и неуместны, — рассердился младший брат.

— Ну, а если бы вдруг завтра тебе предложили что-то подобное, неужели бы ты, русский генерал, согласился на помощь врага?

Георгий Михайлович молчал. Честь для него была превыше всего и даже превыше желания увидеть своих любимых девочек Нину и Ксению. Так и не узнав, зачем к его брату приходил посол Франции, он обиженно раскланялся и тем же путем на лодке отбыл назад.

Вместо лодочника за веслами была его жена.

— Как прикажите Вас называть, — спросила она бывшего Великого князя.

— Называйте меня просто Георгий Михайлович, — ответил он.

Вечером, когда чувства и эмоции снова стали переполнять его душу, бывший Великий князь принялся сочинять дочери очередное письмо:

«Душка, прелесть моя собственная Ксения. Храни Тебя Господь, прелестная дочурка моя. Очень нежно и от всей души обнимаю тебя, мою родную, милую, собственную птичку, и очень люблю.

Вчера мы с Митей были в церкви женской гимназии. В ней тепло и совсем свободно, воспитанниц нет, они почему-то распущены. Только несколько маленьких девочек довольно хорошо пели. Под конец обедни две девочки принесли мне и Мите пару маленьких просвирок. Это было очень трогательно, и я немедленно всю просвирку съел. Как же мне напомнили эти девочки вас, мои милые дочери! Я мечтаю вернуться к вам, мне помогают, и уже скоро тот час, когда я смогу обнять вас, мои дорогие».

Закончив письмо, Георгий Михайлович перечитал его, поставил подпись «Твой папа». Потом подумал и добавил: «который и сам с усам».

На следующий день он пошел в дом бывшего предводителя уездного дворянства Николая Михайловича Дружинина, находившийся от его жилья буквально в пяти минутах ходьбы и вежливо постучал в двери. В доме квартировало британское вице-консульство, и бывший Великий князь через англичан отправлял письма семье в Лондон.

Двери открыла горничная, румяная черноволосая деваха по имени Калисфера. Несмотря на революцию, она продолжала служить у Дружинина и ни о какой смене работы не помышляла.

— Здравствуйте, — приветствовал ее Георгий Михайлович, — господин вице-консул Бо принимает? Доложите, что к нему Георгий Михайлович Романов.

— Горничная, махнув подолом, убежала, оставив бывшего Великого князя скучать в передней. Вскоре она вернулась и доложила.

— Господин вице-консул Вас ждет в гостиной.

Девушка с любопытством взглянула на посетителя. Вице-консул только что сказал ей, что это не простой гость, а дядя самого императора Николая Второго.

Георгий Михайлович прошел в гостиную, поздоровался за руку с невысоким блондином с голубыми, почти бесцветными глазами.

— Я бы хотел передать в Лондон письмо для моей семьи.

— Конечно, — вице-консул расплылся в улыбке, — отправим с первым же курьером, а у нас для вас тоже хорошая новость.

— Какая же? — застыл в нетерпении Романов.

— Калиса, — крикнул англичанин горничной, — принеси со стола из моего кабинета коричневую папку.

Служанка поспешила наверх и вскоре спустилась с папкой, в которой лежала пачка перетянутых жгутом писем, адресованных Великому князю.

— В Лондоне Вас помнят и любят, — сказал вице-консул, всем видом показывая, что не смеет задерживать счастливого получателя такого количества важной корреспонденции.

Георгий Михайлович поспешил домой, закрылся в комнате и, не обращая внимания на телефонные звонки купчихе Поповой, принялся разбирать полученную почту.