Читать книгу "Дрессировщик. Приручение - Ольга Николаева"

— И что мне теперь делать? Пойти в монастырь или лучше сразу повеситься? — Никогда еще в жизни девушка не была так близка к истерике.

— Поздно, дорогая. Надо было вешаться два года назад, а не проситься, чтобы я тебя забрал с той заправки. Столько сил потрачено, времени, денег… Зря, что ли? Даже не вздумай такой ерундой заниматься. С того света достану.

— Тогда — что?

— Ничего. Прекрати х…ней страдать. Смотри на себя внимательно, и учись недостатки превращать в изюминку. А достоинства, для начала, попробуй сама рассмотреть и другим показать.

И он кивнул в сторону зеркала, недвусмысленно показывая, что придется смотреть, искать… говорить. О том, о чем даже думать было противно и нежеланно. Но Суворова не зря называли Суровым (это ей парни, работники, рассказали): если на чем-то настаивает, себе дороже будет, если начнешь брыкаться. Несравненно дороже. Да и сил у нее уже не осталось, чтобы сопротивляться.

Обреченно вздохнув, повернулась. Всмотрелась повнимательнее. Снова вздохнула. И молча уставилась на свое отражение, пытаясь обнаружить в нем что-то привлекательное.

— Жень, если ты так на всех людей смотришь, как сейчас на саму себя, то я не удивляюсь, что народ стороной обходит. Тоска зеленая и грусть вселенская. За что себя так ненавидишь-то? — Голос из-за спины звучал странной смесью издевки и сочувствия. Больше так никто не умел, только Игорь — и проникнуться твоей проблемой, и тут же над ней посмеяться.

— Ну, а за что любить-то, Игорь Дмитриевич? Посмотрите, кожа — зеленоватого оттенка. На змею похожа, или на лягуху какую-то, не знаю. Ни загар, ни тональник, никакие средства не помогают… — Убрала волосы ото лба, чтобы лучше было видно.

— Ну, говорю же, дура ты, Женька. Сколько у тебя одноклассниц ходит в прыщах, угрях и прочих украшениях на всю рожу? Про пацанов не спрашиваю, они все сейчас такие.

Она принялась перебирать в памяти девочек из класса. Нет, у них были, конечно, писаные красавицы без единого изъяна… Однако, половина девчонок, точно, вечно бегала в туалет и замазывала прыщи.

— Не считала. Но есть… А причем тут они?

— Да при том, что у тебя кожа — почти фарфоровая. Как будто светится. А ты ее хочешь загаром испортить. Зачем? Чтобы быть, как все, желто-коричневой и сморщенной? Не советую. Это не впечатляет и не заводит. Как мужик тебе говорю.

Женя недоверчиво присмотрелась к себе. Еще раз.

— Ну, не то, чтобы светится… Наверное, да, желтой быть не хочу. Совершенно.

— Бледной останешься, и не станешь себя ничем мазюкать?

— Нет. Не стану. Спасибо, теперь поняла.

— Все, больше нет претензий к себе, или дальше двигаемся?

Мелькнула подленькая мыслишка: сказать, что больше нет проблем и претензий, чтобы прекратить это истязание. Но тут же и другая пришла: не поверит Игорь. А он еще и за прошлое вранье так и не озвучил наказание. Женя запомнила эту недосказанность, уже заранее напряглась, и была уверена: Суворов тоже не забудет. Просто вспомнит позже, в момент, когда она уже расслабится.

Потому — пришлось озвучивать все. Рассказывать вслух. А потом выслушивать очередные насмешки. Не над внешностью, а над глупостью и неумением видеть.

Оказалось, что ее волосы — густые, непослушные, торчащие по сторонам — вовсе не мочалка, а шикарная шевелюра. Блестят, играют на солнце, отливают всеми оттенками золота и меди. И любой стилист удавится от зависти, глядя на этот цвет. Насчет стилиста, правда, Женя засомневалась… Но Игорь, поймав ее взгляд, подошел ближе, взял прядь в руку, пропустил между пальцами…

— Смотри внимательно. Ты видела где-нибудь такую краску? Нет? Вот и я не видел. Мне одна дама прекрасная каждый месяц пытается объяснить, зачем снова ходила к мастеру, и что они там вместе сочиняли. Я не понимал раньше. А она, похоже, за твоим цветом и бегает…

"Прекрасная дама" царапнула где-то близко к сердцу. Женя понимала, конечно: такой красивый, обеспеченный, умный мужчина не может быть одиноким. Да и пропадал он иногда на несколько ночей. И не в командировках. Но совсем другое дело — впервые от него услышать про эту даму. От него самого.

Но зациклиться на этом не успела: Игорь уже рассказывал, что неплохо бы почаще расчесываться. И отрастить волосы подлиннее, чтобы более женственной стать. Вот здесь она уперлась. Никаких длинных кудрей и кос. Хватит. Натерпелась когда-то, потаскали ее по полу за эти косы. Больше не будет шанса.

На этом аргументе мужчина запнулся и долго молчал. Потом предложил просто сделать приличную стрижку, а не кромсать их ножницами самостоятельно. Причем — обязательно и уже завтра. Отмазки про много уроков, библиотеку и курсы не принимались.

— Прогуляешь разок. Не страшно. Зато человеком станешь приличным. Оно того стоит. — Отрезал так, что не захотелось спорить.

Глава 10

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍До такой степени странно Игорь себя не чувствовал никогда. Нечто сродни потрясению пережить пришлось в этот вечер. Оказалось, что под одной с ним крышей живет не бесполое существо — подобранный подросток, а почти уже взрослая женщина. До настоящей зрелости ей, конечно же, далеко, но проблемы у нее оказались типично женскими. Да и внешность, к удивлению, тоже.

За плохими стрижками, мешковатыми шатанами и кофтами он позабыл рассмотреть ее. Подросток — и подросток. С хорошим, развивающимся мозгом и сильным характером, несмотря ни на что. И вот эти ее недовольства собственной внешностью — выбили из колеи. Он помнил, конечно, что Женя — девочка, но никакого особенного смысла в этого слово не вкладывал.

И вот — на тебе, откровение. Почти растерялся. Только привычка сохранять невозмутимость, ставшая уже обязанностью перед лицом воспитанницы, позволила удержать лицо и подобрать слова.

Потом пришла злость. Неожиданная. Что за ерундой она страдает? Руки-ноги целые, глаза видят, уши слышат — что еще нужно для счастья? Шмотки — сама себе такие выбрала, чтобы теперь жаловаться.

В комнату ее вел, планируя отчитать как следует, да оставить в одиночестве, чтобы хорошенько подумала и не занималась фигней. Он не для того время и силы на нее тратил, чтобы выросло депрессивное ничтожество.

Не смог. Язык не повернулся, когда поймал в зеркале ее затравленный взгляд — несчастный, но в то же время — сопротивляющийся. Не хотела она делиться. И жаловаться — тоже. И это было неправильно. Все свои беды и горести она должна выкладывать ему. Не Светке же? И, тем более, не дурным одноклассницам?