Читать книгу "Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем - Валерий Легасов"

2. Бетонирование уже очищенной земли с предварительным подслоем. Перед бетонированием включались в действие мощные пылесосы.

3. Химические составы. Наиболее интересными оказались составы, предложенные член-корр. В.А. Кабановым, испытанные ранее в районах пылевых бурь, например, Средней Азии. Составы были способны закреплять частицы почвы, но в то же время пропускать влагу и позволять подпочвенному слою жить нормальной жизнью. Эти испытанные составы оказались удачными. В.А. Кабанов с помощью промышленности сумел в Дзержинске организовать достаточное производство этих средств, и они нашли широкое использование.

4. Тривиальные методы очистки нашли свое успешное применение: постоянное мытье дорог, создание пунктов дезактивации техники, людей. Эти методы становились все более широко используемыми и организованными.

Вернусь к работе Правительственной комиссии. После доклада о дозиметрической обстановке давались соответствующие задания, проверялось выполнение ранее сделанного. Затем все специалисты приступали к выполнению своих заданий, и где-то поздним вечером снова подводились итоги, тоже с оценкой радиационной обстановки, состояния работ по сооружению дамб, скважин, по получению необходимой техники, по новым данным по ведению саркофага. Тут же принимались оперативные решения. Регулярно, несколько раз в день, с руководством Правительственной комиссии разговаривали В.И. Долгих, Н.И. Рыжков.

Заседание Политбюро 5 мая. Дальнейшие меры

После приезда на место Н.И. Рыжкова и Е.К. Лигачева Правительственная комиссия, повторюсь, первого состава выехала, но меня и В.А. Сидоренко оставили для того, чтобы я заканчивал работы по дезактивации, а Сидоренко продолжал тщательно анализировать роль Атомэнергонадзора в том, что было и что происходит в настоящее время. Поздно ночью 4 мая меня разыскали. Оказывается, меня вызывали в Москву на заседание Политбюро на 5 мая. Самолетом я вылетел, приехал в Институт, где меня встретили, отмыли, отчистили, насколько было возможно, заскочил я домой, увидел свою жену – конечно, очень расстроенную – и к 10 часам приехал на Политбюро, где последовательно Щербина, Рыжков и я дали объяснение происходившему. Председательствующий на Политбюро М.С. Горбачев предупредил, что сейчас его не интересует проблема виновности, причинности аварии, его интересует состояние дел и те необходимые дополнительные мероприятия, нужные государству для того, чтобы быстрее справиться с возникшей ситуацией. По завершении заседания Политбюро Михаил Сергеевич, обращаясь неизвестно к кому, но, очевидно, к министрам Брежневу, Щадову, которые при этом присутствовали, просил товарищей вернуться на место и продолжить работу. После заседания Политбюро я зашел в кабину к Б.Е. Щербине и спросил, относится ли эта просьба ко мне, или мне нужно задержаться здесь, в Москве для продолжения своей текущей работы. Он сказал, что я должен остаться здесь и продолжать текущую работу. Я поехал в Институт, не еще не успел доехать, как в машину мне позвонили от Щербины и сказали, что по просьбе Силаева, который обратился к Генеральному секретарю, мне нужно выехать обратно в Чернобыль. В этот же день в 4 часа дня я вылетел и вновь оказался в Чернобыле, где и продолжал работу.

Работа шла примерно в старом плане, т. е. шла в следующих направлениях:

1. наблюдения за состоянием 4-го блока, ибо основные засыпки уже закончились, а вводились различные зонды, с помощью которых можно было мерить температуру, радиационные поля, контролировать движение радионуклидов;

2. расчистка территории промышленной площадки ЧАЭС;

3. работы по сооружению туннелей под фундаментом 4-го блока;

4. ограждения 30-километровой зоны, дозиметрические работ и начало дезактивационных работ.

В это же время армия выделила строителей, выделили строителей и областные организации для сооружения поселков, в которых могли бы жить эвакуированные люди. Огромная была работа, требовавшая и движения массы людей, и создания необходимой пропускной системы, и немедленного составления плана организации работ.

В эти дни, где-то 9 мая, нам казалось, что четвертый блок перестал дышать, гореть, жить, – он внешне был спокойным, и мы хотели в день Победы вечером отпраздновать этот день. Но, к сожалению, именно в этот день было обнаружено небольшое, но ярко светящееся малиновое пятно внутри блока, что говорило о том, что там еще высокая температура. Трудно было определить, горят ли это парашюты, на которых сбрасывались свинец, и другие материалы; на мой взгляд, на это было очень непохоже, – скорее всего, это была раскаленная масса песка, глины и всего, что было набросано. Праздник был испорчен, и было принято решение дополнительно ввести 80 тонн свинца в жерло реактора, что и было сделано. После этого свечение прекратилось, и мы отпраздновали день Победы в более спокойной обстановке 10 мая. Не могу не отметить, какую большую роль играл там маршал Аганов со своими инженерными войсками, потому что сплошь и рядом возникали задачи. Для того, чтобы пройти к той или иной отметке, протащить тот или иной шланг, нужно было пробивать отверстие, при этом каждый раз, когда решалась задача, скажем, пробивать это отверстие с помощью военно-инженерных средств – стрелять, например, из пушек соответствующего калибра, – то каждый раз возникала опасность, не рухнет ли оставшаяся конструкция. Нужно было сделать соответствующие оценки, прикидки, и всю эту работу маршал Аганов и его подчиненные вели предельно четко, предельно организованно, собранно и очень точно.

Уже тогда, в эти тяжелые дни, у нас было, что может показаться парадоксальным, приподнятое настроение. Оно было связано не с тем, что присутствуем при ликвидации такого трагического события. Трагизм был основным фоном, на котором все происходило. Но некоторую приподнятость создавало то, как работали люди, как быстро откликались на наши просьбы, как быстро просчитывались различные инженерные варианты, а мы уже там, на месте, стали просчитывать первые варианты сооружения купола над разрушенным блоком. Впоследствии эта работа была поручена заместителю Председателя Совета Министров Баталину, который взял руководство проектными работами в свои руки; в дальнейшем само сооружение было поручено Министерству среднего машиностроения. Где-то 9–10 мая после телефонного разговора с М.С. Горбачевым, который просил меня лично дать ему некоторую хронологию событий, описания того, что происходит, поскольку он готовился к выступлению по ЦТ, я приступил к написанию соответствующей записки, где изложил все, что к тому времени мне было известно: как развивались события, каким образом произошло разрушение 4-го блока, какие работы уже сделаны, какой большой объем работ предстоит сделать. Эту записку я показал Е.П. Велихову и И.С. Силаеву, который внес ряд важных замечаний. После чего мы втроем эту записку подписали и отправили М.С. Горбачеву. Она была им частично использована в сто выступлении.

Общение с М.С. Горбачевым. И.С. Силаев и поощрение за особо опасные работы

Кстати, о разговорах с М.С. Горбачевым. Трижды мне приходилось вести их с ним по телефону из Чернобыля. Все носило довольно странный характер. Он звонил, конечно, Председателю Правительственной комиссии т. Силаеву И.С., может быть, он звонил Щербине и с ним разговаривал, но это было вне моего присутствия. Иван Степанович давал ему свою информацию, а затем, когда дело шло о детальных, специфических, профессиональных вопросах, он спрашивал: кому дать трубку? В первом разговоре он сказал – Легасову дать трубку. Я стал с ним разговаривать. 3–4 мин. М.С. спрашивал, что делается, что его волнует это: уже имя Горбачева начинают во всем мире трепать в связи с этой аварией, поднялся массовый психоз в мире; какое же истинное положение? В ответ на это я ему обрисовал положение – а дело было 6 мая, основные выбросы из разрушенном блоке прекращены, – что в настоящие время ситуация контролируема, масштабы загрязнений и зоны, прилегающей к ЧАЭС, и всего мира в целом нам более или менее понятны. Нам было ясно, что пострадавших от лучевого поражения, кроме тех, кто работал на ЧАЭС, ожидать маловероятно, контроль за населением ведется тщательный, что если будут в странах, на которые попали некоторые радиоактивные выпадения в результате аварии, приняты правильные информационные и санитарные меры, то никаких реальных последствии для здоровья людей не будет. Я не знал, что в это время к таким же выводам пришла сессия международной Всемирной организации по здравоохранению, специально собранная по этому вопросу: она также пришла к выводу, что угрозы населению Западной Европы и других стран происшедшая авария не несет. Рассказал о конкретной обстановке: где тяжелые участки, связанные с большим уровнем загрязнения, где обстановка более благоприятная, как идут работы. Он удовлетворился этим разговором. На следующий день во время нашего нахождения у И.С. Силаева повторно раздался звонок М.С. Горбачева, и на этот раз он просил, чтобы трубку взял Е.П. Велихов. Его он стал спрашивать о причинах происшедшей аварии. Е.П. стал давать пояснения и сказал, что лучше об этом расскажет Валерий Алексеевич. Трубка была передана мне, и я, может быть, излишне детально, передал причины происшедшей аварии. В этот момент Михаил Сергеевич просил написать ему личное письмо, что и как происходило. Я тут же сел за написание письма; после некоторой редакции И.С. Силаевым оно ушло в ту же ночь на имя М.С. Горбачева за подписью Силаева, Велихова и моей.