Читать книгу "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Неудовлетворенность союзов политическими уступками правительства стала одной из причин Октябрьской всеобщей политической стачки. Читинские железнодорожные рабочие присоединились к стачке 14 октября 1905 года. На следующий день в стычке с солдатами один рабочий погиб. Похороны рабочего переросли в политический митинг, который был подавлен забайкальскими казаками, но стачка продолжилась[147]. Получив 24 октября 1905 года весть об Октябрьском манифесте, работники Забайкальской дороги перестали бастовать, хотя социал-демократы призывали бойкотировать ставшую уже законодательным органом Государственную думу и начать новую стачку или даже вооруженное восстание. Но беглый каторжанин Антон Антонович Костюшко-Волюжанич и двое недавно помилованных ссыльных, Виктор Константинович Курнатовский и Иван Васильевич Бабушкин, а также другие радикальные эсдеки составляли меньшинство в революционном движении[148].

Многие умеренные социалисты, либералы и беспартийные прогрессисты приветствовали Октябрьский манифест. Кудржинский, к примеру, вспоминал свое выступление на митинге во Владивостоке 22 октября 1905 года: «Дух захватывало при мысли, что я свободный гражданин, что меня окружают сейчас такие же свободные граждане»[149]. Впрочем, другие остались недовольны уступками царя. Польский ссыльный социалист Эдмунд Плосский, эсер Александр Николаевич Алексеевский и другие основатели Союза амурских прогрессивных групп в Благовещенске требовали дальнейших перемен. Выступая на первом народном митинге в истории Благовещенска, Плосский изложил леволиберальные демократические взгляды своего Союза:

В Благовещенске организовался Союз амурских прогрессивных групп, соединившихся на следующих основаниях: свобода слова, собраний, союзов, сходов, неприкосновенности личности; всеобщее прямое, равное и тайное избирательное право без различия пола, вероисповеданий и национальности; предоставление национальностям полного самоопределения; защита интересов трудящейся массы[150] в борьбе с капиталом[151].

Октябрьский манифест подтвердил либеральный настрой сибирских областников, базировавшихся в Томске. «Сибирская жизнь» приветствовала освобождение народа от «крайне стеснительной опеки бюрократии». Она считала, что реформированная Российская империя стала конституционным государством и «вошла в семью современных культурных государств, как равноправный член». Газета назвала Октябрьский манифест памятником российскому обществу и советовала как радикалам, так и реакционерам избегать кровопролития и «братоубийственной войны»[152].

Хотя съезды самоуправлений, проходившие в Москве весной и летом 1905 года, не уделили внимания ни областничеству, ни национальным движениям меньшинств, некоторые либералы активно высказались в пользу децентрализации. Федор Федорович Кокошкин и другие лидеры недавно сформированной партии кадетов подняли вопрос на Съезде земских и городских деятелей, проходившем в Москве с 6 по 13 ноября 1905 года[153]. Этот вопрос расколол либеральное движение. Противники децентрализации и федерализации России сплотились вокруг правоцентристского Союза 17 октября (октябристов). Октябристы выступали за единую и неделимую Россию, подобно консерваторам и правому Союзу русского народа, и подчеркивали, что особые автономные права могут подорвать равенство граждан России[154]. Сибирский областной союз встал на сторону кадетов и заложил основу сибирского отделения партии. Кадетская программа децентрализации привлекла также многих представителей национальных движений, в том числе лидеров казахского (киргизского) и бурятского движений за автономию[155]. «Сибирская жизнь» вела на своих страницах кампанию против октябристов и призывала к дальнейшим прогрессивным реформам, но соглашалась двигаться вперед при помощи Государственной думы[156].

Однако были и другие политические силы, с которыми могли заключить союз сибирские областники и национальные движения. Социалистические партии заходили еще дальше в своей поддержке национального самоопределения, автономии (территориальной или экстерриториальной) и реорганизации Российской империи в федерацию. Всеобщий еврейский рабочий союз (Бунд) выступал за австромарксистскую идею персональной (экстерриториальной) культурно-национальной автономии, подразумевавшей добровольное объединение отдельных лиц в национальные союзы. Украинская радикальная партия опиралась на идеи народников и украинских федералистов и поддерживала национальную политическую автономию в рамках «соединенных российских штатов». Эсеры были сторонниками территориальной автономии, представляя в будущем Российскую демократическую республику с автономными областями и общинами. Подобно другим социалистическим партиям, социал-демократы тоже подчеркивали право национальных меньшинств на самоопределение и поддерживали децентрализацию, но в 1905–1907 годах сосредоточили свое внимание на классовой борьбе[157].

Главной причиной насилия к востоку от Байкала оставалась транспортировка войск. Октябрьская всеобщая стачка заставила командование отложить демобилизацию до весны 1906 года. Вкупе с низкой оплатой солдатского труда на строительных работах во Владивостоке это решение привело 30–31 октября 1905 года к военному мятежу в городе, в ходе которого погибло от 48 до 200 человек[158]. Беспартийный адвокат Константин Георгиевич Зверев, Кудржинский, эсер Оржих и отец Петр Павлович Введенский стали посредниками между Казбеком и мятежниками, пытаясь разрешить конфликт мирными средствами. Их усилия, а также примирительная позиция, которую занял Казбек (несмотря на то что он имел в своем распоряжении верные подразделения уссурийских казаков), позволили 1 ноября 1905 года положить конец конфликту. Мятеж мог вылиться в погром китайского населения, но этому помешали вооруженные корейцы, защитившие как себя, так и китайцев. Участие китайского коммерческого агента Ли Цзяао (Ли Ланьчжоу) и других китайцев в оказании помощи населению помогло сохранить межэтнический мир. В этом было важное отличие Дальнего Востока от Западной Сибири и других частей Российской империи, где еврейские погромы стали частью революции. Поскольку все имевшиеся в распоряжении поезда начали перевозить возвращавшихся на родину военнопленных (многие из них в Японии прониклись революционными настроениями, и командование стремилось изолировать их от гарнизонных военных), демобилизация была вновь отложена, и положение оставалось напряженным[159].