Читать книгу "Игра в куклы - Магнус Йонссон"

Приехали. Рикард въехал в подземный гараж и поставил машину. Пора было начинать работать.

Когда Эрик шел за ними в лифт из гаража, он начал понимать, что вел себя не слишком дипломатично. Наверняка даже слишком грубо. Но он не мог молчать и безропотно соглашаться сотрудничать с человеком, осужденным за преступление против безопасности страны, какие бы гарантии ни давала его начальница.

На самом деле его скорее развлекало ее внезапное участие в расследовании. Ни он, ни Рикард не участвовали в разгоне демонстраций в Салеме, поэтому его лично это не касалось, хотя он и был доволен тем, что такие манифестации «подлинных шведов» и их столкновения с противниками национализма, кажется, прекратились.

Преступление, за которое осудили Линн, «подслушивание», казалось абстрактным и стояло крайне далеко от определения терроризма. Он знал, что Союз юристов критиковал многие из приговоров, которые после беспорядков в Гетеборге в 2001 году[27] использовались в качестве прецедентов, поскольку наказания были не пропорциональны преступлениям. И в случае Линн так, несомненно, и было. Подслушивать радиопереговоры полицейских и ориентировать протестующих против правоэкстремистских митингов – разве за это следовало дать три года тюрьмы? Даже если ее и освободили условно до истечения срока. Ясное дело, что она недолюбливает полицию. А теперь они вдруг должны сотрудничать. «Флаг в руки, и вперед», – подумал он.

Глава 11

Линн шла за Эриком и Рикардом по душным коридорам, которые прямо-таки источали аромат бюрократии: сочетание пыли, застоявшегося воздуха и трудноопределимого оттенка желто-коричневой краски на стенах. Вдоль коридоров монотонно тянулись ряды комнат с одинаковыми интерьерами. Кое-где на письменном столе можно было заметить фото членов семьи, но чаще не было и их. Ничего личного. Только папки с делами да картонные коробки с вещественными доказательствами по текущим расследованиям. Мелющие жернова правосудия[28]. Преступность, которая постоянно повторялась, в худшем случае росла и модифицировалась, захватывая ранее неизвестные области: криминальные мотоклубы, ассирийская мафия, мошенничество в интернете или еще какой-нибудь новый синтетический наркотик.

Разница с ее собственным миром была колоссальной. Она находилась очень далеко от того ощущения свободы, которое ей давала езда на доске, когда она парила над асфальтом, и еще дальше от анархической и насыщенной фантазиями атмосферы ателье на острове Лонгхольмен. Вместо этого чувства свободы и полета она испытывала клаустрофобию. И не потому, что в доме полиции было тесно, а потому, что Линн не могла стряхнуть с себя ощущение, что она сама себя загнала в угол, из которого нет выхода. Кроме всего прочего, эти коридоры были ужасно похожи на те, по которым ей пришлось ходить два года и два месяца, когда она сидела в Хинсеберге[29].

Ей было не по себе. Правильно ли она поступила? С одной стороны, трудно себе представить более отвратительное преступление, чем убийство молодой женщины. И понятно, что она, Линн, хочет помочь близкому другу и родственнице, своей тете, маминой сестре. Но с другой стороны, эта ее тетя, Луиса, работала в полиции. Той самой полиции, которая стреляла в демонстрантов в Гетеборге, избивала до бессознательного состояния девушек возле порномагазинов и чьи служащие в некоторых случаях не только оправдывали правых экстремистов, но, как можно было подозревать, и сами симпатизировали подобным идеям.

Когда она выходила из ворот тюрьмы Хинсеберг, ей и в голову не могло бы прийти, что она будет сотрудничать с ними, с полицией. Легко было себе представить, как удивились и возмутились бы ее товарищи, если бы увидели ее сейчас. Даже те, кого она хорошо знала и с кем все еще встречалась, не нашли бы оправдания ее поразительной наивности. А другие, самые догматичные и негибкие, с кем она давно порвала всякие контакты, они бы просто решили, что она стала предательницей и «продалась врагам». И вот теперь она становится частью той самой системы, которой она сопротивлялась всю свою жизнь. И ей за это будут еще и платить.

Она смотрела в спины идущих впереди полицейских, о которых она толком ничего не знала, и вошла вслед за ними в кабинет Луисы.

Луиса ей весело кивнула. В комнате сидели еще несколько человек.

– Привет, хорошо, что ты смогла приехать так быстро. Я собрала тех, кто связан с расследованием, чтобы всех познакомить. Мы не так уж часто привлекаем к работе… э-э-э… консультантов.

Линн сдержанно кивнула присутствующим, соглашаясь с кратким описанием самой себя, как ее описала им Луиса. Линн обвела взглядом сидящих за столом. Мария, эксперт-криминалист, примерно лет тридцати. Красивая. Судя по виду, умница. Юнгберг показался ей приятным. Последний, Стен Хофман, мужчина в форме, старше других, видимо, шеф. Но начальник не Луисы, а группы профилирования преступников. Будто из американского детективного фильма.

– Больше всего ты будешь связана с Рикардом и Эриком. Я буду заниматься со Стеном профилированием убийцы. Каждый занимается своим делом и своим участком работы.

Она кивнула в сторону Стена, посмотрела на остальных.

– Учитывая характер убийства, есть риск, что преступник может совершить еще несколько убийств такого же типа. Поэтому нужно работать быстро.

Она посмотрела на Линн, колеблясь.

– Все тут присутствующие согласны с тем, что тебе надо знать только самое основное в расследовании: молодая женщина, Анна, которая заявлена пропавшей, была убита в субботу в своей квартире на Седермальме. И нашим лучшим следом, вероятно, окажется именно компьютер, которым тебе предстоит заняться.

Эрик молча шел по коридору рядом с Рикардом и Линн. Головная боль наконец-то отпустила. Он подозревал, что Рикард идет и составляет в уме схему действий на оставшуюся часть рабочего дня. Сам он удивлялся тому, что ему не удается засунуть Линн ни на одну из полочек своей личной системы классификации людей. Обычно он без труда и быстро составлял представление о людях. Очень важное качество в его профессии. Иногда даже решающее. Особенно когда нужно было быстро принимать решение на не слишком ясных основаниях. Но с Линн это не получалось. Да, аргументы, которые она приводила, были типичны для левых активистов. Но в остальном никаких привычных атрибутов, с которыми ассоциируются люди, выходящие на улицы, чтобы протестовать. Волосы. Платье. Ничто не совпадало с типичным образом сторонницы ультралевых.