Читать книгу "Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс"

– Профессор Аксель разработал собственный экспериментальный проект, способный излечивать различные виды антисоциального поведения: девиантное, маргинальное, деструктивное. В Вайнскотии даже создадут Центр социальной инженерии. В октябре мы всегда ждем, что профессору Акселю вручат Нобелевскую премию. И скоро это случится!

Я заинтересовалась, какое поведение считается девиантным, маргинальным и деструктивным.

Мисс Стедман слегка замялась и покраснела.

– Ну, всяческие бесстыдства. Можешь себе представить? Хотя нет, не можешь, и я не могу. – Она яростно тряхнула головой. – Впрочем, такое чаще наблюдается у мужчин. Да, за ними не заржавеет. Но профессор Аксель все исправит.

– Каким образом?

– Думаю, с помощью шоковой терапии, – расплывчато ответила моя собеседница.

Любопытно, Вулфман тоже работает в Центре? Наверное, ведь он правая рука Акселя.

Какая ирония – изгнанник будет искоренять антисоциальное поведение!

Мисс Стедман на все лады расхваливала декана философского факультета, профессора Мирона Кафланда, убежденного, что история философии и лингвистики плавно эволюционировала со времен Древней Греции вплоть до середины двадцатого столетия, до расцвета христианских Соединенных Штатов.

– Это как-то связано с практической, прикладной этикой, демократией – наибольшим счастьем для наибольшего числа людей – и, конечно же, с христианством. В эпоху cпутника религиозные убеждения американцев и русских – это небо и земля! Национальный исследовательский институт предоставил профессору Кафланду стотысячный грант для дальнейших изысканий. Его имя часто мелькает в передовицах студенческой газеты. Ты наверняка читала эти статьи.

Я ограничилась туманным «да». Может, и читала. С первых дней Изгнания я стремилась заполнить пробелы в знаниях современных реалий – на уроках истории патриотической демократии нам в самых общих чертах поведали, что Советский Союз первым запустил в космос беспилотный летательный аппарат – спутник и приступил к разработке ядерного оружия. Впрочем, мое невежество объяснялось просто – в САШ-23 школьный курс истории посвящался постоянным угрозам американской демократии и ее победам над врагами-террористами во всем мире.

– По-моему, совершенно очевидно, что современная американская философия – это квинтэссенция многовековой мудрости, и люди сейчас цивилизованнее, чем когда-либо, согласись? – восторженно вещала мисс Стедман. – Кто сомневается, пусть хоть раз послушает Кафланда. Он утверждает, что нынешнее руководство страны воплощает эталонную модель управления государством, а Дуайт Эйзенхауэр – величайший политический лидер в истории.

Я практически ничего не знала о правительстве образца 1959 года. По сути, только то, что вежливо улыбающийся, охочий до гольфа президент был генералом в период Второй мировой и пользовался большой поддержкой электората. В точности как президент САШ-23, чей рейтинг среди населения ежедневно публиковался в интернете и составлял от девяноста пяти до девяноста девяти процентов.

В 1959-м было две политические партии – демократическая и республиканская, – которые постоянно боролись за власть. В САШ-23 существовала единственная партия Патриотов, финансируемая богатейшей прослойкой населения. Только партия могла назначать политических лидеров и судейскую коллегию. На выборах, считавшихся одновременно предварительными и окончательными, ОПГ («обыватели с правом голоса» – каста, состоящая из людей с определенным доходом) голосовали за кандидата от партии Патриотов, представленного в бюллетенях улыбающимся эмодзи с именем и фамилией. Альтернатив у избирателей не было, поэтому побеждал выдвиженец от Патриотов. По словам папы, когда-то давно в бюллетенях присутствовал не один, а целых два эмодзи. Электорат получал право выбора и, уединившись в кабинке для голосования, отдавал предпочтение понравившемуся кандидату.

Как объясняли на уроках истории патриотической демократии, в прежние времена на предвыборную кампанию улетали сотни миллионов долларов – совершенно бессмысленная трата, поскольку победа неизменно доставалась держателю самого крупного фонда. С тех пор процедуру выборов значительно упростили: из потенциальных претендентов выбирался тот, кто способен привлечь максимум средств, его эмодзи помещали в бюллетень, не тратя при этом ни цента.

* * *

Мне до боли хотелось довериться мисс Стедман, рассказать ей о своей прошлой (а для нее будущей), утраченной жизни. Но даже посмей я нарушить Инструкции, комендантша не поверит ни единому слову и сочтет меня безумной.

Как выяснилось на лекциях по психологии, уже в 1959-м умели обезвреживать потенциальных бунтовщиков – их просто признавали сумасшедшими, эмоционально нестабильными.

Термин «пограничное расстройство личности» заставлял задуматься: а кто контролирует и определяет границы?

В своей приятной, но дотошной манере мисс Стедман выпытывала, считаю ли я логику крепким орешком, как и она в бытность студенткой, и, услышав «да», резюмировала:

– Логика вообще не женского ума дело. Равно как математика, физика и прочее. Все эти цифры нам не по зубам.

На мой взгляд, мисс Стедман проповедовала ошибочные, опасные заблуждения. В САШ-23 равенство полов было аксиомой – ни мужчины, ни женщины не могли надеяться на снисхождение или какие-то поблажки. Однако мои аргументы звучали не слишком убедительно, и мисс Стедман пропустила их мимо ушей.

По правде говоря, с момента прибытия в Зону 9 мои умственные способности оставляли желать лучшего. Микрочип и телетранспортация отрицательно сказались на работе мозга. Корпя над логическими задачами, я ощущала физическое недомогание – логика смертельным, неизлечимым вирусом проникала в организм и буквально за пару часов выжимала из меня все соки. Кстати, среди профессорско-преподавательского состава на кафедре философии не было ни одной женщины; кроме того, если верить списку авторов, антологию «Введение в философию» писали исключительно мужчины. Женщин словно не существовало в принципе. Как будто погружение в логику вызывало непреодолимую тягу к самоубийству.

Естественно, я не поделилась с мисс Стедман своими выводами, зато высказала опасения завалить «неженский» предмет.

– О, Мэри-Эллен, ты точно справишься! Даже не сомневаюсь.

Вполне вероятно, она и права и я действительно справлюсь. По крайней мере, на срезовых проверках у меня не выходило меньше пятерки с минусом. Однако страх терзал по-прежнему, поскольку вероятность провалить логику была выше, чем хотелось бы.

С энтузиазмом администратора мисс Стедман продолжала восторгаться выдающимися достижениями Вайнскотии в различных отраслях науки: филологии, математике, социологии, физике.

– Слышала про Амоса Штейна? Из Института перспективных исследований в Принстоне? Нет? – Мисс Стедман была раздосадована моим невежеством. – С недавних пор студенческая газета только о нем и пишет. Профессор Штейн возглавляет проект «Хойл» и вместе с командой высококлассных физиков и математиков пытается развенчать теорию относительности Эйнштейна. Там еще замешана теория Большого взрыва – якобы Вселенную породил взрыв и она с тех пор постоянно расширяется. Однако наши ученые видят Вселенную конечной и неизменной – одним словом, незыблемой. Без начала и без конца. Для верующих незыблемость – единственный приемлемый вариант. Да и потом, кто мог предшествовать Господу? Профессорам осталось лишь отыскать математическое подтверждение. Говорят, они бьются над задачей денно и нощно, даже выписали для проекта компьютер. Представляешь, компьютер здесь, в Грин-Холле! Он такой огромный, на пол-этажа! Научное сообщество, затаив дыхание, ждет результатов их изысканий. Мы надеемся, что Вайнскотия станет Меккой для светил в области физики и математики. Эйнштейн вообще нес сущую нелепицу: «все в мире относительно», «время обладает свойством искажаться». Чушь! Как будто Бога можно «исказить»! Профессор Штейн называет такие умозаключения еврейской логикой – сбить с толку, и в кусты. – Мисс Стедман распалилась и брызгала слюной.