Читать книгу "Песнь Ахилла - Мадлен Миллер"

Если нам хотелось пить, а бурдюка с водой у нас не было, Хирон показывал нам, в корнях каких растений можно отыскать капли влаги. Непогодой валило эвкалипт – и мы учились плотничать, стесывали кору, шлифовали и остругивали обломки ствола. Я сделал рукоять для топора, Ахилл – древко для копья; Хирон пообещал, что вскоре мы сможем выковать к ним и лезвия.

По утрам и вечерам мы помогали ему с приготовлением еды, сбивали жирное козье молоко для сыра и простокваши, потрошили рыбу. Нас, царевичей, прежде не допускали до такой работы, и теперь мы с охотой на нее набросились. Следуя указаниям Хирона, мы с восторгом глядели, как у нас на глазах густеет масло, как шкворчат и застывают фазаньи яйца на раскаленных в костре камнях.

Прошел месяц, и как-то за завтраком Хирон спросил нас, чему бы мы еще хотели научиться.

– Вот этому. – Я указал на висевшие по стенам инструменты.

«Для хирургии» – вот как он сказал. Он снял их со стены, один за другим, показал нам.

– Осторожно. Тут очень острое лезвие. Это для того, чтобы вырезать гниль из плоти. Если нажмешь на кожу вокруг раны, услышишь похрустывание.

Затем он велел нам очертить кости на собственных телах, нащупать друг у друга на спине цепь выпуклых позвонков. Он и сам тыкал пальцами, показывая нам, где под кожей располагаются внутренние органы.

– Для каждого из них рана в конце концов может обернуться смертью. Но быстрее всего смерть приходит сюда.

Он постучал пальцем по еле заметной впадинке у Ахилла на виске. Я содрогнулся, увидев это прикосновение – к хрупкой заслонке, за которой скрывалась жизнь Ахилла. И обрадовался, когда мы заговорили о чем-то другом.

По ночам мы лежали на мягкой траве у входа в пещеру, и Хирон показывал нам созвездия, рассказывал их истории: вот Андромеда съежилась от ужаса перед разверстой пастью морского чудовища, и Персей спешит к ней на помощь; распростер крылья бессмертный конь Пегас, родившийся из шеи Медузы, когда ей отсекли голову. Рассказывал он и о Геракле, о его подвигах и о безумии, овладевшем им. В припадке безумия он принял за врагов детей и жену и убил их.

Ахилл спросил:

– Как же он не узнал собственную жену?

– Такова природа безумия, – ответил Хирон.

Его голос звучал глубже обычного. Он ведь знал этого мужа, вспомнил я. Знал его жену.

– Но как же на него нашло это безумие?

– Боги решили покарать его, – ответил Хирон.

Ахилл нетерпеливо мотнул головой:

– Но она была наказана больше его. Так несправедливо.

– Нигде не сказано, что боги должны быть справедливыми, Ахилл, – сказал Хирон. – Да и, наверное, нет ничего горше, чем остаться на земле одному, когда другого уже нет. Что скажешь?

– Наверное, – признал Ахилл.

Я слушал и молчал. В свете пламени глаза Ахилла сияли, дрожащие тени резко вычерчивали лицо. Я узнаю его во тьме, в любом обличье, говорил я себе. Я узнаю его, даже если сойду с ума.

– Ну ладно, – сказал Хирон, – я вам рассказывал легенду об Асклепии, о том, как он узнал тайны врачевания?

Рассказывал, но нам хотелось услышать ее снова, историю о том, как герой, сын Аполлона, пощадил змею. В благодарность змея облизала Асклепию уши, чтобы тот мог услышать секреты всех трав, которые она ему нашептала.

– Но на самом деле врачеванию его обучил ты, – сказал Ахилл.

– Я.

– И тебе не обидно, что все почести получает змея?

В темной бороде Хирона блеснули зубы. Улыбка.

– Нет, Ахилл, мне не обидно.

Потом Ахилл играл на лире, а мы с Хироном слушали. На лире моей матери. Он взял ее с собой.

– Знать бы мне сразу, – сказал я, когда он показал ее мне. – Я ведь чуть было не остался там, потому что не хотел ее бросать.

Он улыбнулся:

– Так вот что нужно, чтобы ты всюду следовал за мной.

За зубцами Пелиона садилось солнце, и мы были счастливы.

Время на горе Пелион текло быстро, скользили один за другим идиллические дни. Теперь, когда мы просыпались по утрам, в горах было холодно, и воздух лениво нагревался в жидком солнечном свете, сочившемся сквозь умирающую листву. Хирон выдал нам меховые накидки и завесил шкурами вход в пещеру, чтобы не выходило тепло. Днем мы собирали хворост для зимнего очага или засаливали мясо. Животные вот-вот попрячутся в свои логова, говорил Хирон. По утрам мы дивились морозному травлению на листьях. О снеге мы слыхали из песен и историй, но видеть его – никогда не видели.

Как-то утром, проснувшись, я не застал в пещере Хирона. Я не удивился. Он, бывало, просыпался раньше нашего – подоить коров или набрать плодов к завтраку. Я вышел из пещеры, чтобы дать Ахиллу поспать, и уселся на полянке поджидать Хирона. Угли от вчерашнего костра были белыми, холодными. Я вяло ворошил их палкой, вслушиваясь в окружавший меня лес. В подлеске клекотала куропатка, где-то стенала горлица. Прошелестела сухая трава – то ли от ветра, то ли от неосторожной лапы животного. Сейчас я принесу хвороста и снова разожгу костер.

Что-то странное началось с того, что у меня по коже забегали мурашки. Сначала смолкла куропатка, за ней – горлица. Замерли листья, утих ветерок, в лесу больше не слышно было животных. Тишина стала похожа на затаенное дыхание. На кролика, съежившегося под тенью орла. Удары сердца я ощущал всей кожей.

Я напомнил себе, что Хирон, бывало, не чурался мелкого волшебства, божественного трюкачества – согревал воду или успокаивал животных.

– Хирон? – позвал его я. Голос мой чуть дрогнул. – Хирон?

– Хирона тут нет.

Я обернулся. На краю поляны стояла Фетида, ее белая как кость кожа и черные волосы горели, будто прочерки молнии. Платье туго охватывало ее тело, переливалось, как рыбья чешуя. Дыхание умерло у меня в горле.

– Тебя не должно было здесь быть, – сказала она – острые камни проскребли по дну корабля.

Она сделала шаг, и под ее ногами трава словно бы увяла. Она была морской нимфой, земные творения ее не любили.

– Прости, – выдавил я, голос казался мне сухим листом, трепыхавшимся в гортани.

– Я тебя предупреждала, – сказала она.

Чернота ее глаз будто бы пролилась в меня, подкатила к горлу, сдавила его. Решись я закричать – не сумел бы.

За спиной у меня что-то зашелестело, и в тишине прозвучал громкий голос Хирона:

– Приветствую тебя, Фетида.

Тепло вновь хлынуло мне под кожу, дыхание вернулось. Я чуть было не кинулся к нему. Но ее немигающий взгляд пригвоздил меня к земле. Было ясно, что я по-прежнему в ее власти.

– Ты пугаешь мальчика, – сказал Хирон.

– Ему тут не место, – ответила она.

Губы у нее были красными, как свежепролитая кровь.