Читать книгу "Семиевие - Нил Стивенсон"

– Это меньшее, что я мог сделать, – ответил Док. – А учитывая происшедшее в Тибете, я счел, что ты более всех приспособлен к… скажем так, вероятным осложнениям.

– Все-таки мы направляемся к границе.

Было ясно, что он давно об этом догадывается и лишь ждал подтверждения.

– Мы направляемся туда, куда поведет след.

Белед от удивления немного сбился с темпа и некоторое время восстанавливал скорость.

– А раз те, за кем мы охотимся, – продолжил Док, – не особо уважают границы и Договор в целом, то я счел, что в Семерку следует отбирать людей с похожим складом мышления.

– Так куда мы: в Берингию или на Антимер?

– Скорее всего, и туда, и туда. Антимер, безусловно, ближе: небольшой перелет от Гавайев, куда мы, кстати, направляемся сегодня. Но поскольку след свежее в Берингии, то, думаю, начнем с нее.

До Гавайев добрались к сумеркам на огромном транспорте, который принадлежал «ТерРеФорму»: не то корабль, не то уже самолет, он шел метрах в четырех над водой. Экранопланы такого класса назывались «ковчегами». Их разработали для доставки огромных объемов растительной и животной биомассы, выращенной на крупных базах посреди океана (таких, как «Магдалина», например), в прибрежные районы, где ее расселяют в новом ареале либо перевозят в глубь материка. Всего таких ковчегов построили десять; до сегодняшнего дня в строю осталось шесть. Их судно называлось «Мадиба», в честь мойринца-биолога из четвертого тысячелетия, которого, в свою очередь, назвали в память о Нельсоне Манделе – герое Старой Земли.

Ковчеги идеально подходили для скрытных путешествий. «Мадиба» состоял из множества разнообразно пахнущих отсеков, забитых аквариумами, коробочками с насекомыми и стеллажами, на которых стояли лотки с грунтом и навозной смесью для рассады экзотических растений. На корабле тот же путь – пять тысяч километров точно на запад – занял бы несколько дней. Пришлось бы грузить питание для зверей, чистить клетки и поливать растения. Этот же воющий и грохочущий монстр преодолевал такое расстояние за двенадцать часов. Живому грузу на это время было достаточно немного воды и легкого перекуса. Семерка буквально растворилась внутри этого левиафана.

Десятки турбовентиляторов ковчега с ревом ожили, и он пополз по гавани «Магдалины». Шум стоял такой, что все сразу заткнули уши выданными берушами и разбрелись по углам трюма, где не так воняло. Дока с Меми разместили у кабины, в небольшой кают-компании, где во время многодневных полетов отдыхали члены экипажа. Остальные устроились кто как, лишь бы переждать, когда все это закончится.

До Гавайев руки у «ТерРеФорма» дошли поздно. Это было маленькое, своеобразное, удаленное и труднодоступное место, поэтому его оставили «на десерт», после того как запустили экосистемы основных материков. Каменный Ливень пробил брешь над этой геологически активной точкой. Спящие вулканы пробудились, и подводная гора к юго-востоку от острова, который до Ноля назывался Большим, поднявшись, превратила его в остров Покрупнее. Тысячу лет назад они соединились и вместе образовали остров Еще Крупнее. На большей его части все еще шли вулканические процессы, которые грели и отравляли почву и воздух, поэтому там «ТерРеФорму» делать было нечего. Однако на северном побережье была бухта под названием Мокупуку (в честь островка, который когда-то тут располагался), пригодная для заселения. Именно там незадолго до заката ковчег «Мадиба» совершил что-то вроде управляемой жесткой посадки, резко остановившись у небольшой базы «ТерРеФорма», такой же, как и те, что были разбросаны по всей Новой Земле.

Базы становились эпицентрами экологических землетрясений, которые новое человечество устраивало на поверхности последние три столетия. Куда-то все необходимое доставляли напрямую из космоса, куда-то – на ковчегах, которые базировались на более крупных станциях. Самые первые станции строили еще до того, как атмосфера Новой Земли стала пригодна для дыхания, и поэтому они представляли собой скопления герметичных полусфер. Более поздние сооружения, вроде этого, были гостеприимнее. Но суть работы – разведение животных, насекомых и растений – не менялась, поэтому все базы «ТерРеФорма» представляли собой нечто среднее между фермой и зоопарком, с оттенком научной лаборатории как внешне, так и в плане запахов. Люди Старой Земли, которые до научно-технической революции тысячелетиями жили бок о бок со скотом, к таким запахам привыкли. А вот пассажирам экраноплана очень повезло, что корпус не был загерметизирован и проветривался океанским воздухом.

Персонал станции составляли мойринцы, несколько камилитов и один заезжий ученый – по виду, динаец-айвинец. Несомненно, сородичи Кэт-два, прибыв сюда, впали в долгую и тяжелую спячку. Оторванные от родной среды обитания, они вплотную соприкоснулись с чужими для себя феромонами, запахами, криками и повадками растений и животных. В итоге произошел мощный эпигенетический сдвиг, благодаря которому они стали частью системы и могли работать здесь бесконечно долго. Вот что такое настоящая глухомань: это были места даже более удаленные и недоступные, чем вошедшие в поговорки орбиталища, которые построили посреди кладбищ. Местные отличались отрешенным взглядом, что только подчеркивалось тем, что почти все были зеленоглазыми. Двигались они медленно, казалось, так же медленно соображали, но при этом реагировали на сигналы – звуки? запахи? миражи? – которые Кэт-два были вовсе недоступны.

Существование семи человеческих рас (не считая подрас аидян) создало богатую почву для всевозможных неловких ситуаций. Те несколько часов, что они провели на Мокупуку, наблюдая, как местные разгружают ковчег и смывают из шланга экскременты, показались Кэт-два вечностью. Она постоянно ощущала на себе взгляды партнеров по Семерке, в которых читался немой вопрос: как скоро с Кэт произойдут такие же перемены, если она здесь задержится? На станции сложилась своеобразная культура, которой гордились и дорожили. Она была неразрывно связана с окружением – какая там научная отстраненность! В самом деле, кому пришло в голову поселить мойринцев бок о бок с животными-эпигенетиками? Оставались ли те по-прежнему лабораторными образцами или, может, стали скотом, домашними питомцами? Кэт-два с неприязнью смотрела на такие тесные взаимоотношения между людьми и животными, а мойринцы тем временем смотрели на нее. В дредах у них торчали яркие перья птиц, которых на Старой Земле называли экзотическими. Сейчас это понятие потеряло свой смысл, потому что нынешних птиц создали люди. Основой послужили попугаи, туканы и какаду, которые обитали в местных давно сгинувших джунглях. Предполагалось, что если тогда природа наградила их ярким оперением, то оно будет полезно и сейчас. Как его теперь называть: инотическое? антропоотическое?

В общем, эти люди были безвозвратно потеряны для общества – в смысле, ни за что бы заново не прижились на кольце. Если только не решат снова впасть в спячку и откатить изменения, вызванные земным окружением. Однако все не так просто. Теоретически, мойринец может меняться сколько угодно, но стоит ему осесть на одном месте – как говорят, «остепениться» – и обратные изменения даются с трудом. Все, кто окружал сейчас Кэт-два, определенно остепенились. Они активно вступали в браки с коллегами-камилитами, которым благодаря врожденной неприхотливости также не составляло труда привыкнуть к любой обстановке. Теперь они искали способы сделать это место комфортным для остальных.