Читать книгу "Иван III - Николай Борисов"

Политическая смерть Ивана Великого произошла, по-видимому, несколько раньше, чем его смерть физическая. Последние месяцы жизни Державного были омрачены не только старческими недугами, но и мучительным ощущением утраты той всеобъемлющей власти, над созиданием которой он трудился всю свою жизнь. Придворные спешили занять места вокруг трона молодого «самодержца» — 26-летнего Василия Ивановича. Много натерпевшись за последние годы, тот желал насладиться жизнью. Его долгожданная свадьба в сентябре 1505 года привлекла всеобщее внимание и запомнилась небывалым масштабом приготовлений. Махнув рукой на все хитроумные отцовские планы женить его на иностранной невесте, Василий решил эту проблему «в свое удовольствие». Он устроил грандиозные смотрины невест, на которые было собрано полторы тысячи красавиц со всей Руси. В итоге жених остановил свой выбор на дочери одного из московских бояр — Соломонии Сабуровой. Судя по всему, это было уже вполне самостоятельное решение нового государя.

Московская свадьба беззаботно шумела как раз в то самое время, когда на востоке страны кипело иное, кровавое пиршество.

Казанский хан Мухаммед-Эмин, доселе послушный вассал Ивана Великого, узнав о смертельном недуге своего грозного сюзерена, дал волю давно копившейся в его темной душе ненависти к русским. Он учинил страшную резню живших в Казани русских купцов, а уцелевших продал в рабство диким ногайцам. После этого мятежник поднял знамя войны и, соединившись с Ногайской ордой, в сентябре 1505 года осадил Нижний Новгород.

История казанской войны 1505–1506 годов могла бы послужить отличной иллюстрацией к одному саркастическому замечанию наблюдательного С. Герберштейна: «Таков неизменный обычай московитов — держать все под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают все впопыхах» (4, 173). Нижегородская крепость, уже 17 лет не знавшая ратных тревог, оказалась плохо подготовленной к внезапному нападению. Ее гарнизон состоял из толпы каких-то оборванцев. Посланные из Москвы воеводы (во главе которых стоял князь Василий Холмский, сын знаменитого полководца Данилы Холмского и шурин молодого великого князя Василия), зная о тяжелой болезни старого великого князя, не спешили выполнять его приказание (82, 112). Дойдя до Мурома, они остановились, ожидая вестей о развитии событий не столько из Нижнего Новгорода, сколько из Москвы. Досадуя на то, что им не удалось погулять на княжеской свадьбе, воеводы решили утешиться в Муроме. «…И ту пияху и веселяхуся, а татарове, от Нижняго (Новгорода. — Н. Б.) ездясче до Мурома, волости пленяху и воеводам тем ругахуся» (50, 100). Кажется, Холмский уже не боялся сурового наказания за свою неторопливость. (Впрочем, эта самонадеянность в конце концов и сгубила весельчака. Осенью 1508 года он чем-то разгневал Василия III и был заточен в темницу на Белоозере, из которой уже не вышел (82, 113).)

Между тем татары осадили Нижний Новгород. Город спасло лишь то, что местный воевода Иван Васильевич Хабар Симский догадался выпустить из тюрьмы сидевших там с 1500 года литовских пленников, взятых Даниилом Щеней в битве при Ведроши. Из пятисот пленников-воинов тюремная сырость съела уже двухсот. Оставшиеся триста поклялись верно защищать Нижний Новгород. Симский рискнул выдать им оружие. Литовцы (то есть, в сущности, те же русские) повели дело так храбро и умело, что вскоре татары вынуждены были прекратить осаду и уйти восвояси. За эту заслугу литовцы по ходатайству Симского и по указу великого князя были отпущены на свободу (50, 99). «Они же радостни поидоша восвояси, свободишася горкие смертные темницы» (14, 334).

Ответом на казанский мятеж должен был стать большой поход московских войск на Казань. Однако заниматься этим (причем без особого успеха) пришлось весною следующего, 1506 года уже сыновьям Ивана III. Сам он подступил к той черте, за которой остается все земное…

Кончина Ивана Великого 27 октября 1505 года описана в летописях на удивление кратко и сухо: «Тоя же осени октевря 27 с понеделника на вторник в 1 час нощи преставися благоверный и христолюбивый князь великий Иван Васильевич, государь всея Русии, быв на государьстве великом княженьи после отца своего великого князя Василиа Васильевичя лет 43 и 7 месяць, а всех лет живота его 65 и 9 месяц. И положиша тело его в церкви новой святого и великого архангела Михаила, ея же заложи при своем животе иде же прародители его лежат» (38, 177).

Нет ни упоминания о всеобщем горе, ни похвального слова Ивану Васильевичу. А между тем речь идет о великом князе, которого по справедливости стоило бы почтить приличным некрологом. Ведь «для областей, доставшихся Иоанну в наследство от отца, его правление было самым спокойным, самым счастливым временем: татарские нападения касались только границ; но этих нападений было очень немного, вред, ими причиненный, очень незначителен; восстание братьев великокняжеских только напугало народ; остальные войны были наступательные со стороны Москвы: враг не показывался в пределах постоянно торжествующего государства» (146, 169).

В этом равнодушии к памяти Ивана, возможно, сказалась все та же тайная неприязнь к «государю всея Руси», которой отмечены некоторые летописи. Не склонен был прославлять своего грозного отца и новый великий князь Василий III, успевший в последние годы жизни Ивана отведать тюремных сухарей. Кажется, все вздохнули с облегчением: разжалась взнуздавшая Русь железная рука, закрылся грозный взгляд, заставлявший трепетать всех и каждого.

В «Истории» В. Н. Татищева есть описание последних часов жизни Державного. Не исключается, что оно (как и другие уникальные известия Татищева) заимствовано из какой-то не сохранившейся до нашего времени летописи, которой пользовался первый российский историк. Однако нельзя не видеть в этом описании и некоторых признаков риторического красноречия XVIII столетия:

«Великий же князь Иван Васильевич нача тогда вельми изнемогати и призва преосвясченного Симона митрополита, и отца своего духовнаго протопопа Иеремия, и чада своя, проси, да сотворят над ним соборование елеем. Митрополит же нача его увесчевати, да восприимет святый ангельский чин (предсмертное пострижение в монахи для снискания Божьей милости — древний обычай, которому следовали многие великие князья. — Н. Б.). Он же рече: „Что мне пользует пострижение влас, их же множицею стригох, и ростяху паки; или что пользует черная одежда, юже и преж носих; асче не будут дела моя Господу Богу приятна, и ныне уже не имам время благо что сотворити, но едино есть, еже каятися о гресех своих и смиритися, их же неправедне ведением и неведением оскорбих“. И повеле духовную (грамоту. — Н. Б.) читати всем во услышание. Повеле же всех заключенных в темницах за его вины (обвиненных им. — Н. Б.) свободити и должных (должников. — Н. Б.) откупити из казны своея. Раздели же чада своя: великое княжение поручи большому своему сыну князю Василью Ивановичу, Георгию даде Дмитров, Димитрию Углеч, Семиону Калугу, Андрею Старицу; и заповедав им во всем повиноватися старейшему брату. Потом призвав вся князи и бояры своя, наказа их, како служити и пребыти великому князю и всей Руской земле, и старатися соединити всю Русь воедино, а бесурманы покорити. И приим от всех просчение, причастися святых и животворясчих тайн, отъиде ко Господу…