Читать книгу "Порою блажь великая - Кен Кизи"

13 ноя.: пес сожрал дохлого лосося, прибитого к берегу, сильно прихворал, задние лапы отнялись. Ходил в город. Стоукс дал мне лекарство для него. Стоукс, черт тебя, Хэнк так поступил, потому что видел, что… Задержался, чтоб с ним поспорить и помочь выгрузить муку… видел, что слишком много людей могут пострадать, если…

Стоукс сказал, что лекарства в счет не поставит, но мне лучше отправить маму в Юджин, в больницу. Да пошел он к черту.

15 ноября: Ходили к Арнольду Эгглстону на собрание по поводу дороги. Мы с Джоном вернулись, а Бен остался на танцульки и огреб от Сэма Монтгомери. Когда пришли, псине полегчало. Матери тоже… Но где Хэнк?

— Отчалил наш славный парень, — провозглашает Ивенрайт, завидев проехавший мимо джип Хэнка.

— Упрямый, но прямой, — соглашается Ситкинс.

— Прямой, честный, надежный парень, — прибавляет Главный по Недвижимости Хотвайр и немедленно выпивает за это.

Тедди, затаившись за барной стойкой, прекращает натирать стекло и смотрит: что теперь будет, когда виновник торжества отбыл? В том, что смех и треп немножко поусохли, пока Хэнк был здесь, — никакого сюрприза для Тедди; не нужно быть экспертом в барной психологии, чтобы понимать: веселье не очень уместно при данных обстоятельствах. Но теперь, когда обстоятельство укатило, что будет дальше? Как они себя поведут? Тедди наблюдал. Обычно он умел предсказывать, с точностью до шуточки или ругательства, как отреагируют завсегдатаи на уход кого-то из них, но сегодня весь день их поведение было настолько аномальным, настолько нетипичным, что он и гадать не смел. Он наблюдал сквозь глубоководный сумрак дыма…

И оркестр продолжал играть, выполняя заказы, и Хови Эванс неуклюже вертел головой, чтоб вправить позвонок. И Дженни басовито гудела, грохотала кулаком, увесистым от индейской компенсации, покупала выпивку и презревала сдачу; ползала от стола к столу неустанной пчелой в резиновых сапогах. Как обычная субботняя ночь, подумал Тедди; спорадический смех, кашель, сморкание, перебранки. Все так. Вот только. Что?

(Когда я подошел к джипу, там Энди сидел, поигрывал на гармошке. Играл «Всех быстрей этот поезд».

— Черт! — сказал я. — Завязывай. Черт. Проклятая гармошка. Мне подумалось, это радио Джо и… — Я не договорил, а он сунул свою пищалку в карман. И сказал:

— Хэнк? Ты, случаем, не имеешь намерения… завтра…

— На лесосплаве вкалывать? Да пропади он… Энди, я не имею намерения вкалывать завтра утром что-либо, кроме антибиотика в задницу, да и то если грипп подопрет. Да и тебе-то что? Все одно мы до контракта не добираем.

— Неа, добираем, — сказал он. — Я подсчитал. Хватает. С тем последним бревном.

— Дьявол, — сказал я. — Ты разве не слышал, что Бисмарк говорит? «ТЛВ» их теперь и не хочет, когда река так поднялась. Да и тебе-то что?

— Просто спросил, — буркнул он и заткнулся. Я завел джип и поехал за Вив. День, считай, кончился: отмучились…)

— Чертова сраная хрень, — заметив, что Хэнк ушел, Лес Гиббонс возвысился, пошатываясь, над столом. Не успев толком распрямиться, он зацепился за ножку стула, и его возвышение обернулось неуклюжей возней, похожей, на взгляд Верзилы Ньютона, на барахтанье в компостной яме. — …хрень и срань! — повторил Лес, наконец поднявшись в полный рост; он оглядел зал, и заорал, разбрызгивая свою воинственность, клокотавшую в мясистых губах: — Вот он, я… самый лютый… ублюдок!

Верзила скосил налитый кровью глаз, чтоб удостовериться, — и не вполне согласился с данной аттестацией:

— А как по мне, не такой уж ты и лютый, Ублюдок.

От этого замечания Лес разлютовался лишь пуще; он щурился сквозь дым на ухмыляющиеся физиономии, выясняя, кто осмелился усомниться в первой части его титула.

— Достаточно лютый, — провозгласил он, — чтобы сотворить еще одну дырку в жопе того ниггера, который это сказал. — Опять смех, опять подколки, но поскольку ни один ниггер не явился из дыма на переустройство своей анатомии, Лес вздохнул и развил мысль: — Достаточно лютый, чтобы сейчас пойти и вытрясти душу из Хэнка Стэмпера!

— Даже ни разу не сомневаюсь, Лес, но ты опоздал секунд на десять, — сказал Ньютон своему пиву. — Хэнк только что отъехал.

— Тогда я нагряну прямо в его берлогу и вытрясу сначала его оттуда, а потом из него — душу!

— А как через реку переберешься? — поинтересовался Ньютон. — Или ты ждешь, что он сам тебя переправит?

Лес снова сощурился, но все никак не мог разглядеть эту докучную муху.

— Не нужна нам переправа! — возопил он, словно муха зудела откуда-то из дальнего конца зала, а не сидела прямо напротив. — Я поплыву, во как! Переплыву реку!

— Чушь, Гиббонс, — сказал Хови Эванс. Может, у Верзилы и ангельское терпение, но остальные хотели послушать музыку, и их все больше утомляла эта губошлепая обезьяна. — Утопнешь в десяти футах от берега.

— Ага, Лес, — встревает еще какой-то злопыхатель. — Отравишь реку на целый месяц. Всю рыбу переморишь, да и уток тоже…

— Ага, Лес, плохо будет, если ты утонешь и прикончишь всю дичь. Оставайся в тепле, не рискуй собой.

Но Лес не спасовал перед таким доводом:

— Сомневаетесь, что я переплыву реку?

— Лес. — На сей раз Ньютон поднял взгляд, подобно матерому льву, поднимающему голову, дотоле покоившуюся на передних лапах. — Я уверен, что ты не переплывешь реку.

Лес проворно огляделся, увидел, кто говорит, подумал секунду над словами Ньютона, и внезапно осознал, что воплощение его анатомической угрозы может быть сочтено за оскорбление общественной нравственности.

— Ага, ладно, — сказал он, садясь обратно на место, как человек, решивший, что компост — почти комфорт. — Не один же Хэнк Стэмпер может эту речку переплыть, а?

— Наверно, но вот прямо сейчас что-то больше никто на ум нейдет.

— Не знаю, не знаю, — сварливо отозвался Лес.

— Знаешь, что Гриссом сказал, будто док сказал, когда оттуда вернулся? — спросил у Ньютона Ситкинс. — Он сказал, что Хэнк в ту ночь подъехал к причалу, а лодки не было, и он пустился вплавь. Вот те зуб, так и говорят.

— В ту ночь, после того, как его отделали эти быки, которых Флойд в Ридспорте нанял?

— Говорят, так.

— Господи Иисусе, — сказал Хови Эванс. — Трудно отказать парню в смелости, даже если он тогда мало чего соображал. Такой избитый — он на ногах-то едва держался, а уж чтоб через реку плыть…

— А может, — сказал Лес, — ему не так уж досталось, как все думали?

— К чему это ты? — вопросил Ньютон.

— Ну не знаю. Можа, ему и не так хреново было, как прикидывался. Можа, он сдулся и просто на жалочку давил.

— Ты издеваешься, Лес? — Верзила стиснул пивную кружку, чувствуя, как в нем вскипает такой гнев на этого барана, что и помыслить нельзя было. Еще немного, и… — Слушай, надо бы прочистить тебе мозги, а то вякнешь ему в лицо что-нибудь такое — и будешь потом ходить с подбородком над лопатками. Слушай сюда: ты говоришь, он сдулся… я трижды в этом самом баре развлекал вас, ребята, пытаясь его, так сказать, сдуть, все помнят? Я бился с ним, как никогда и ни с кем, и если, блин, он сдулся, прикидывался и задрал лапки кверху, то я, значит, такой идиот, что ни разу не понял своей победы!