Читать книгу "Земля надежды - Филиппа Грегори"

— Я не хотел этого, — тихо прошептал Джон.

С дарственной в руке он вышел в холл. В белой ночной рубахе, как призрак, по ступеням спускалась Эстер.

— Ты заболел? — спросила она.

Он молча покачал головой.

— Я сделал нечто ужасное и страшное.

Ее глаза немедленно нацелились на контракт в руке мужа, подписанный ею по его повелению.

— Ваше дело с господином Эшмолом?

— Он сказал, это будет дарственная на редкости, чтобы они перешли университету в Оксфорде после нашей смерти. Он сказал, там коллекции присвоят наше имя, и все всегда будут знать, что мы были самые первые, кто открыл коллекцию для посетителей со всего мира, и что у нас были самые прелестные, самые редкие, самые прекрасные экспонаты. Он сказал, что я подписываю документ, по которому передаю ему редкости как опекуну. И он проследит за тем, чтобы университет получил всю коллекцию в целости и сохранности, и что назовут ее Музеем Традескантов.

Наверху послышался скрип приоткрываемой двери.

— Давай выйдем, — прошептала Эстер, как будто только в саду они могли чувствовать себя в безопасности.

Она открыла дверь на террасу и выскользнула в ледяную ночь, не обращая внимания на то, что босые ноги ступали по холодящим доскам пола.

— А там не так написано? В этом документе? Он, что, не обязан именно так и поступить?

— Я просто подписал, — тупо сказал Джон. — Я просто согласился с ним, было бы прекрасно, чтобы коллекция находилась под присмотром университета. И поэтому я подписал. И тебя заставил подписать.

— Но что же там написано на самом деле?

— Я прочитал невнимательно. А он — юрист. Он специально составил бумагу так, чтобы все было неясно. Там говорится, что коллекция полностью переходит к нему. И там нет ни слова об университете. Он — не опекун, он сам получает все. И когда мы умрем, все будет принадлежать ему. И он может делать с этим все, что захочет. Или отдать своим наследникам. Боже мой, Эстер, он вообще может разрознить коллекцию и продать ее по частям.

Она ничего не могла сказать, она была в ужасе. Лицо ее побелело, как ночной чепчик, как ночная рубашка.

— И я тоже это подписала. — Слова ее были еле слышны.

Джон снял с крючка накидку, в которой работал в саду, закутал в нее Эстер, потом повернулся и, опершись на перила террасы, взглянул на сад. Он думал о тех долгих часах, которые проводил его отец, опираясь на те же перила и глядя на деревья, на свою любимую каштановую аллею.

Ночь была добра к саду, деревья стояли красивые, как черное кружево на фоне неба, которое начинало медленно голубеть. Где-то в ветвях редких сливовых деревьев завела свою песню зарянка, и ее назойливо звучащая в ушах, призрачная песенка придавала еще большее очарование общему молчанию. В глубине сада, рядом с озером разочек коротко крякнула утка, потревоженная во сне, и снова стало тихо.

Джон уронил голову на руки, и образ сада исчез из его глаз.

— Когда я умру, все это будет принадлежать ему, Эстер. Он был таким умным и всегда готовым помочь, и я думал, что тоже поступаю очень умно. Теперь моя голова готова расколоться на части, и я знаю, что ты вышла замуж за полного кретина. И не будет больше коллекции Традескантов, которая понесла бы имя моего отца в будущие поколения, ее теперь назовут Эшмоловской[51]коллекцией, а о нас все позабудут.

На секунду ему показалось, что сейчас она набросится на него с бранью и кулаками, но она отвернулась и начала читать документ при свете уходящей луны. В бледном лунном свете она выглядела совершенно больной от потрясения.

— Я нарушила обещание, данное твоему отцу, — сказала она почти шепотом. — Я сказала ему, что буду беречь твоих детей и редкости. Я потеряла Джонни, а теперь я потеряла и редкости.

Джон покачал головой.

— Ты ничего не потеряла, — страстно выпалил он. — Джонни умер, думая, что короли — блистательные герои, а не приспособленцы-распутники. Он умер потому, что не смог вынести жизни в том новом мире, который эти приспособленцы строили. И это все случилось из-за меня. Ты здесь ни при чем. Я сделал все это по собственному недомыслию. Потому что я думал, что Эшмол умнее, чем я. И поэтому я радовался, что он — мой друг. И поэтому я хотел, чтобы он помог мне с каталогом нашей сокровищницы. А теперь я так жалею, что вместе с сокровищами отца я не унаследовал его осторожности. Потому что я не смог сохранить одно без другого.

— Все еще можно переделать, — сказала она. — Этот… документ. Мы можем сказать, что ты был пьян.

— Придется доказывать гораздо более серьезные вещи, чем нетрезвость. Чтобы этот документ потерял силу, мне придется доказывать, что я был не в себе. А быть идиотом — не то же самое, что быть сумасшедшим.

— Мы можем отрезать печать и подписи и все отрицать…

Он снова покачал головой, какое-то время не отвечая.

— Мы можем попытаться, но закон на его стороне, и он знаком со всеми юристами. Боюсь, что от моего безрассудства нам уже не избавиться. Я подвел тебя, я подвел своего отца.

Он на мгновение задумался.

— У меня нет наследника, — продолжил он с глубоким сожалением. — После меня здесь никого не будет. Впрочем, и ничего больше не будет. Я думал, что имя моего отца, мое имя, имя моего сына будет жить вечно, — с недоумением в голосе продолжал он, глядя на темный сад, думая о богатствах, надежно скрытых в замерзшей почве, в ожидании солнца. — Я думал, что каждый, кто когда-нибудь будет сажать сад, будет знать о нас троих, будет радоваться тому, что мы сделали. Я думал, каждый сад в Англии станет немного ярче и прекраснее благодаря тем растениям, что мы привезли сюда. Я думал, что, пока люди любят свои сады, и деревья, и кусты, и цветы, они будут помнить о нас. Но я выбросил это все своими собственными руками. Работа всей моей жизни, работа моего отца — все это потеряло всякое значение. Все достанется Элиасу Эшмолу, а о нас позабудут.

Эстер шагнула вперед, склонив голову ему на плечо. Тепло ее тела было таким знакомым и успокаивающим. Он обнял ее и тесно прижал к себе.

Слабый ветерок пронесся по саду, и деревья Традескантов — пятьдесят семь новых слив, сорок девять новых яблонь, сорок девять новых груш, двадцать четыре новые вишни зашевелили ветвями в плавном танце. Раскидистые ветви деревьев на каштановой аллее подпрыгнули, их направленные вверх ветки таили на себе спрятанные прелестные пики почек, гордые мощные стволы стояли прямо и неподвижно. В оранжерее, в тепле и безопасности, спали редкие и нежные растения — экзотические, драгоценные растения, которые Традесканты — отец и сын — привозили из своих далеких путешествий, чтобы ими могли восхищаться садовники в Англии.

— Нас забудут, — прошептал Джон.