Читать книгу "Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - Бенджамин Мозер"

«Мы выключили свет и смотрели, как в небе поднимается луна, и я попросила Сьюзен рассказать о том, как ты родился.

Она сказала, что в четыре часа утра, за день до твоего рождения, она лежала в кровати с Филипом и поняла, что лежит в луже воды. Филип спросил, что им стоит предпринять, и она ответила: «Надо, наверное, вызвать такси». Ее привезли в родильное отделение, в котором слышались крики рожениц. «Странно, что женщины не звали своих мужей, они звали своих матерей».

Она периодически просила дать ей болеутоляющее, но ей говорили: «Не сейчас, ты толкай». Схватки были долгими и сложными, и у нее родился мальчик весом порядка 4 кг. «Я знала, что будет Давид. Я не допускала мысли о том, что будет девочка».

Ты был похож на алеута. У тебя в основании позвоночника было монгольское пятно, словно маленький хвостик. Волосы у тебя были густыми и всклокоченными, длиной до бровей.

Мне кажется, что самым счастливым моментом жизни Сьюзен был тот, когда она тебя родила. Она всегда говорила, что ты – любовь всей ее жизни. Подумай о том, что она очень тобой гордится, и умножь это чувство на 1000»[1677].

Друзья присылали ей серьезные иностранные фильмы, которые Сьюзен нравились, но тогда они ее уже совершенно не привлекали. «Ее не интересовали ни Дрейер, ни Бергман, а только Фред Астер и Гари Грант, – говорила Шэрон. – Американские мюзиклы. Они смотрели «Поцелуй меня, Кейт», «Поющие под дождем», «Это случилось однажды ночью», «Филадельфийская история», «В джазе только девушки», «Иметь и не иметь»[1678]. Нам очень понравилась «Забавная мордашка», – говорила Шэрон. – Сюжет держит». Когда Сьюзен смотрела кино, она не терпела, чтобы ее отвлекали. Однажды во время просмотра ее отвлек врач, и Сьюзен от него отмахнулась: «Приходите, когда кино закончится». Врач настаивал, но Сьюзен сказала, что ей нельзя отвлекаться, она смотрит «Аиду». «Она не дала ему говорить, потому что смотрела оперу», – говорила Карла.

Как и ранее, искусство помогало Зонтаг жить. Врачи предписали ей большие дозы Ritalin в надежде на то, что лекарство придаст энергии, чтобы делать физиотерапию. Но лекарство не возымело никакого эффекта.

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МОГЛО ЕЕ ОТВЛЕЧЬ, – ЭТО РАЗГОВОРЫ О ПРОШЛОМ, КИНО И ЧТЕНИЕ ВСЛУХ.

«Ей очень нравится, когда ей читаю, – писала Карла в письме от 21 сентября. – Мне кажется, что у нее голодный ум, который просит пищи. Я считаю, что одна из моих главных задач (кроме дополнительной помощи, когда об этом просит медперсонал) – это умственная стимуляция Сьюзен». Спустя три дня она уточняла:

«Сегодня ее все особенно угнетало. Я говорила ей, как рада тому, как смело и упорно она борется, и как ей ужасно непросто. Не знаю, насколько я смогла ее поддержать. Она очень подавлена. Мне кажется, что счастливой она чувствует себя только тогда, когда ей читают, и постоянно говорит о том, что единственно реальное – это то, что написано в книге»[1679].

Перед тем как вернуться в Нью-Мексико, Карла попыталась проститься со Сьюзен, но та не захотела подать виду о том, что это их расставание может стать последним. «О, дорогая, когда ты в следующий раз будешь в Нью-Йорке, нам надо будет сходить и съесть дим сум».

НЕСМОТРЯ НА ПРИЛОЖЕННЫЕ ДОКТОРАМИ УСИЛИЯ, А ТАКЖЕ ПЕРЕЖИТЫЕ СТРАДАНИЯ, НЕ БЫЛО НИКАКОЙ НАДЕЖДЫ НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ЗОНТАГ.

26 сентября перед своим отъездом Карла писала, что «кажется, настала ремиссия и стволовые клетки прижились. Тело хорошо на них реагирует, это просто идеально». К тому времени, когда приехал Питер Перрон, все выглядело еще лучше – Зонтаг перевели на этаж больницы, где находились выздоравливающие, чему Питер был очень рад[1680].

Но вскоре ситуация изменилась в худшую сторону. У Сьюзен началась реакция ТПХ (реакция «трансплантат против хозяина») – клетки ее тела отвергали стволовые клетки, воспринимая их как инородное тело. 9 ноября Зонтаг снова перевели в палату на несколько этажей ниже. «Все невообразимо сложно. Дела идут не очень хорошо, реакция «трансплантат против хозяина» – вещь серьезная»[1681], – писал Давид Шэрон. Все ждали результатов биопсии костного мозга – крайне болезненной процедуры.

Ее друзья в Нью-Йорке, включая Энни и Шэрон, пытались найти выход из ситуации, когда стволовые клетки не приживались. 9 ноября Давид писал ее нью-йоркскому онкологу доктору Стивену Нимеру:

«Ситуация моей матери может, я подчеркиваю, может развиваться в ту сторону, когда ей лучше будет вернуться домой. [Ее доктора в Сиэтле] говорят, что многое зависит от результатов биопсии костного мозга, которую проведут в ближайшие дни. Если результаты окажутся плохими, то ее лучше перевести в Нью-Йорк. Я начинаю склоняться к мысли о том, что если результаты и не покажут, что у нее острый миелоидный дендритноклеточный лейкоз, если я правильно использую этот термин, то ей в любом случае будет лучше в больнице Слоуна-Кеттеринга»[1682].

Результаты биопсии оказались плохими. В субботу 13 ноября Давид и Питер Перрон вместе с шестью докторами сообщили Зонтаг плохие новости. «Но ведь это значит, что я умираю!» – закричала она.

«Она осела, словно сдулась», – писал Перрон. Один из группы медиков попытался ее утешить:

«– Вы можете использовать это время для обдумывания ваших духовных ценностей.

– У меня нет духовных ценностей!

– Вы можете провести это время, общаясь с друзьями.

– У меня нет друзей!»[1683]

Энни моментально приехала в Сиэтл. По приезде, по словам Перрона, Энни сделала то, что надо было сделать:

«Это было прекрасно, потому что к тому времени Сьюзен была безутешной. Она знала, что все это значит. Энни поняла, что надо сделать. Она моментально легла в ее кровать и обняла ее. Это было… Не знаю, это было то, что тогда надо было сделать и до этого никто не сделал. И это на какое-то время ее успокоило»[1684].

Спустя два дня, 15 ноября, Сьюзен перевезли в Нью-Йорк на специальном самолете, который оплатила Энни, и положили в Слоан-Кеттеринг. Героически депрессивная Сьюзен вышла из психологического штопора, и навещавшие ее люди изумлялись ее энергии. На следующее утро она лежала в кровати, читала The New Republic и жаловалась на содержание одной статьи[1685]. Она писала последний текст, который ей было суждено написать, – вступление к книге исландского писателя Халлдора Кильяна Лакснесса «Под ледником». В этой работе она цитировала одного из героев романа: