Читать книгу "Властелин Севера. Песнь меча - Бернард Корнуэлл"

А я вспомнил день, когда Этельфлэд венчалась в новой церкви своего отца в Винтанкестере. Сегодня она выглядела так же, как тогда. Счастливой. Сияющей. Она шла легко, будто танцуя, и улыбалась так мило – и я вспомнил, как подумал, находясь в том храме, что влюблена она в любовь. И внезапно осознал разницу между тем днем и сегодняшним. Ее сияющая улыбка предназначалась не мне.

Она снова оглянулась, поймала взгляд Эрика, а я молча смотрел на них. Следовало догадаться еще по словам Эрика. Я должен был догадаться, потому что это бросалось в глаза, как только что пролитая кровь на девственно-чистом снеге.

Этельфлэд и Эрик влюбились друг в друга.

Любовь – опасная штука.

Она приходит тайком, чтобы изменить нашу жизнь. Я думал, что люблю Милдрит, но то была просто похоть, хотя некоторое время мне казалось, что это любовь. Похоть – обманщица. Похоть выворачивает наши жизни, пока все не становится не важным, кроме людей, которых, как кажется, мы любим. И под действием этих обманчивых чар мы убиваем за этих людей, отдаем все ради них, а потом, получив желаемое, обнаруживаем, что все оказалось лишь иллюзией, не более. Похоть – путешествие в никуда, в пустую землю, но некоторые любят такие путешествия и никогда не заботятся о цели назначения.

Любовь – тоже путешествие; путешествие, цель которого – лишь смерть, но это путешествие блаженства. Я любил Гизелу, нам с ней повезло, потому что нити наших жизней переплелись и остались вместе. Мы были связаны друг с другом, и три норны по крайней мере какое-то время были к нам добры.

Любовь имеет власть даже тогда, когда нитям жизни не очень удобно вместе. Я научился понимать, что Альфред любит Эльсвит, хотя та походила на примесь уксуса в молоке. Может, он просто к ней привык, а может, любовь – это скорее дружба, чем похоть, хотя боги знают: похоть есть всегда.

Мы с Гизелой тоже ощущали довольство, как и Альфред с Эльсвит, хотя я думаю, что наше путешествие было более счастливым, потому что наше судно танцевало по освещенным солнцем морям, подгоняемое порывистым теплым ветром.

А Этельфлэд?

Я видел это на ее лице. Я видел в ее сиянии всю внезапно посетившую ее любовь, и все несчастья, которые должны были последовать за этим, и все слезы, и все разбитые надежды. Она совершала путешествие, путешествие любви, но ее ждал шторм столь суровый и темный, что сердце мое почти разбилось от жалости к ней.

– Господин Утред, – сказала Этельфлэд, приблизившись.

– Моя госпожа, – ответил я и поклонился.

А потом мы стояли молча.

Виллибальд непрерывно болтал, но мы с Этельфлэд едва ли слушали его. Я смотрел на нее, она улыбалась мне, и солнце освещало тот весенний высокий холм, над которым пели жаворонки. Но я слышал только гром, сотрясающий небо, и видел только волны, разбивающиеся в белой ярости, и затопляемый корабль, и его отчаявшуюся тонущую команду.

Этельфлэд была влюблена.

– Твой отец посылает тебе свою любовь, – сказал я, обретя наконец дар речи.

– Бедный отец, – проговорила Этельфлэд. – Он на меня сердится?

– С виду он ни на кого не сердится, – ответил я. – Но он должен сердиться на твоего мужа.

– Да, – спокойно согласилась она. – Должен.

– И я здесь, чтобы договориться о твоем освобождении, – продолжал я, отметая уверенность, что освобождение – последнее, чего сейчас желает Этельфлэд. – Ты будешь рада узнать, моя госпожа, что все решено и ты скоро будешь дома.

Она не выказала радости, услышав эту новость. Отец Виллибальд, не сознавая ее истинных чувств, просиял, глядя на нее, и Этельфлэд одарила его кривой улыбкой.

– Я здесь для того, чтобы тебя причастить, – сказал Виллибальд.

– Мне бы этого хотелось, – серьезно ответила Этельфлэд.

Потом подняла на меня глаза, и на лице ее на мгновение отразилось отчаяние.

– Ты меня подождешь? – спросила она.

– Подожду?

Меня озадачил этот вопрос.

– Подождешь здесь, пока дорогой отец Виллибальд будет молиться со мной в доме? – объяснила она.

– Конечно, – ответил я.

Она благодарно улыбнулась и повела Виллибальда в дом, а я отправился к укреплениям, взобрался на невысокий вал, наклонился над согретым солнцем палисадом и уставился на ручей, бегущий далеко внизу.

Корабль с драконом (резная голова была уже снята) входил на веслах в ручей, и я наблюдал, как люди отвязывают цепь сторожевого корабля, преграждающего вход в Хотледж. Корабль этот был привязан за нос и за корму тяжелыми цепями, закрепленными на массивных стволах, торчащих из илистых берегов, и его команда сняла цепь с кормы и вытравила ее с помощью длинного каната. Цепь легла на дно ручья, и корабль повернулся на прибывающей воде прилива, удерживаемый цепью на носу. Он повернулся, как створка ворот, и освободил проход.

Вновь прибывшее судно прошло мимо, и команда сторожевого корабля потянула за канат, чтобы вернуть цепь на место и снова поставить корабль поперек русла.

На заграждающем корабле находилось не меньше сорока человек, и они были на борту не только для того, чтобы тянуть канаты и травить цепи. Борта корабля были надстроены толстыми досками, поэтому его бортовая линия находилась куда выше бортовой линии любого судна, которое могло бы на него напасть. Атаковать сторожащий русло корабль было все равно что штурмовать палисад форта.

Корабль с драконом скользнул вверх по Хотледжу, проходя мимо судов, вытащенных высоко на илистый берег – туда, где люди конопатили их шерстью и дегтем. Дым от костров под горшками с дегтем поднимался вверх, туда, где кружили чайки, чьи крики резко раздавались в полуденном теплом воздухе.

– Шестьдесят четыре корабля, – сказал Эрик.

Он поднялся на вал и встал рядом со мной.

– Знаю, – ответил я. – Сосчитал.

– А на следующей неделе у нас здесь будет сотня команд.

– И у вас кончится еда, когда придется кормить столько ртов.

– Здесь много еды, – отмахнулся Эрик. – Мы ставим верши на рыбу, ловушки на угрей, ловим сетями дичь и хорошо едим. А будущее серебро и золото позволяет закупать много пшеницы, ячменя, овса, мяса, рыбы и эля.

– И в придачу позволяет покупать людей, – сказал я.

– Да, – согласился он.

– Таким образом Альфред Уэссекский платит за собственное уничтожение.

– Похоже на то, – тихо проговорил Эрик.

Он пристально смотрел на юг, туда, где над Кентом громоздились огромные облака. Сверху они были серебристо-белыми, а снизу – темными, нависшими над далекой зеленой землей.

Я повернулся, чтобы взглянуть на лагерь в кольце укреплений, и увидел Стеапу – тот шел, слегка прихрамывая, с перевязанной головой. Он только что появился из хижины и, похоже, был слегка пьян. При виде меня он помахал и сел в тени стены дома Зигфрида, где вроде бы заснул.