Читать книгу "Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин"

дарственная значимость этой работы дают нам надежду, что эти просьбы будут, при соблюдении незыблемости основ декрета о религии, уважены, что будет, несомненно, способствовать и еще большему поднятию авторитета Советского правительства даже среди его внешних врагов, и окончательному закреплению Советского строя внутри страны». (Вестник Священного Синода, 1925, № 1, с. 4.)

Пленум не ограничился принятием этого обращения: 1 февраля 1925 года депутация от Пленума Синода была принята Председателем Совнаркома СССР А.И.Рыковым.

«Депутацию возглавляли трое: митрополит Вениамин с Серафимом и я, — все мы в белых клобуках, — и еще десять человек. Привезли нас в Кремль, подъехали к зданию Совнаркома — лестницы там тогда не было — покатая плоскость и лифт — поднялись на второй этаж», — вспоминал А.И.Введенский.

Приемная комната около кабинета Председателя Совнаркома увидела в этот день странных гостей: белые клобуки, шуршащие шелковые рясы, сапоги и камилавки — все это заполнило обширное помещение, оттеснило на задний план обычных посетителей. К А.И.Введенскому подошел солидный, пожилой, франтовато одетый джентльмен.

«Что значит флюиды и родство душ — все время нас тянет друг к другу!» Это был Луначарский. За последние два года они скрещивали с Введенским оружие несколько раз, причем между ними установились своеобразные, полуиронические-полуприятельские отношения: была область, где идейные враги становились союзниками — гонорары от диспутов делились пополам, в это время они собирались совместно издать отдельной книгой стенограмму двух диспутов. Деловые вопросы часто обсуждались за ужином у Луначарского после диспута. Хозяйка дома Наталия Александровна Розенель была очаровательно любезна с А.И.Введенским, и вино к столу подавалось изысканное, заграничное.

И сейчас два «друга» вступили в свой обычный — шутливый — разговор, причем Александр Иванович, позабыв про белый клобук, пустился в детальнейшее обсуждение выступления Айседоры Дункан — модной гастролерши — балерины, от которой А.И.Введенский был без ума, тогда как Луначарский (сторонник классического балета) относился к ее искусству скептически. «Я не принадлежу к обновленцам, и в балете я «тихоновец», — сострил А.В.Луначарский, — и не могу присоединиться к вашим восторгам».

В это время депутацию пригласили к Председателю Совнаркома. Человек среднего роста, с длинной бородой и учтивыми, несколько старомодными манерами (по внешности он был похож на православного священника гораздо больше, чем А.И.Введенский), принял делегацию любезно и ласково. Он усадил их у длинного стола, причем сам сел не на председательское место, а в стороне. А.И.Введенский тут же произнес потрясающую речь. В ярких красках он обрисовал тяжелое положение священнослужителей, которые превращены в бесправных париев. Он привел также ряд фактических данных, характеризующих произвол и несправедливые притеснения духовенства на местах.

А.И.Рыков отвечал кратко, ясно и умно. Изложенная им точка зрения была сформулирована в следующем коммюнике:

«К правительственной власти от съезда (подразумевается Пленум Синода) была направлена особая делегация для выяснения положения церковных деятелей. Депутация была принята, и доклад был выслушан. Ей объявлено, что, по мере развития государственной жизни, власти всемерно будут заботиться о положении духовных лиц в современных условиях и уже приступила к этому делу, так, например, последовал уже декрет о взымании налогов согласно действительной доходности. Депутации предложено обжаловать все затруднения в проведении просветительных, издательских и других предприятий.

В частности, на заявление депутации съезда, что обновленцам, несмотря на их просьбы к местным властям, в иных местах, городах и селах не предоставлено ни одного храма, которые беспрепятственно и всецело отдаются верующим тихоновского толка, — ей заявлено, что государственная власть находит такое положение ненормальным. Точно так же она считает ненормальными те случаи, когда провинциальные власти подвергают ограничению гражданских прав тех лиц, которые несут обязанности при храмах, по избранию прихожан, например, церковного старосты, членов приходского совета, церковных сторожей и т. д. Зная нелегкое положение в современных условиях служителей церкви, правительственная власть, в общем, сознает, что теперь в духовенстве могут быть деятельными только люди идейные». (Церковное обновление, 1925, № 5–6–7, с. 56.)

Последний день Пленума ознаменовался резким столкновением между представителями женатого и монашествующего епископата. Петр Блинов, рассказав о положении в Сибири, отметил, что все сибирские архиереи женаты.

«Наша задача состояла в поставлении женатых епископов, — сказал он, — съезд сибирского духовенства пошел и на это обновление церкви. Простите за откровенность: мы думали, что если теперь течет иной ток, то нужны и другие провода. Правильным проводником обновления мог быть только женатый епископат… Только он мог переработать церковную жизнь в железные формы. Нам предстояло выдержать бурю в Москве, в Троицкой церкви, в 1923 году. Мы оказались стойкими. Сначала, когда мы явились в Москву, в 3-й Дом Советов, на Собор 1923 года, в своих треухах и поместились рядом с другими депутатами, послышались удивленные вопросы: откуда эти появились? Все сообразили, насколько полезен этот сибирский чернозем. И сибирский чернозем не поддался обработке москвичей». (Там же, с. 4.)

Когда пришло время избирать Президиум, митрополит Серафим Руженцов снял свою кандидатуру, заявив о том, что он потрясен выпадами против монашества, он также ссылался на расстроенное здоровье. Петр Блинов сделал красивый жест — также снял свою кандидатуру в Президиум.

А.И.Введенский выступил в качестве примирителя. Заявив о равнопочетности монашества и брачного состояния, А.И.Введенский предложил избрать обоих отказавшихся. «Разрешите не увещевать, но воззвать к здравому смыслу, — говорил он. — Митрополит Серафим за время служения в Синоде нажил несколько болезней, и я приобрел уже склероз сердца, каковая болезнь бывает только у шестидесятилетних стариков. Кроме преосвященного Вениамина, все тут готовы отказаться от служения и хотят полежать, но как трудятся люди на войне и спать им тоже хочется. Но они не имеют права уступить своим немощам». (Там же, с. 55.)

Президиум Священного Синода был избран в прежнем составе.

Между тем вести, приходившие с мест, не радовали сердца. «Когда начинают говорить о Священном Синоде и о подчиненных ему, — писал «Ульяновский епархиальный листок», — то известного направления люди делают это «со скрежетом зубовным». С ненавистью слышится: «живист», «духовная чека» и подобное, — и если кто станет возражать и защищать, затыкают уши, не желая ничего слышать…» (Ульяновский епархиальный листок,)

В панических и злобных тонах говорили обновленцы о покаяниях обновленческих священнослужителей.

«Бывший в Сызрани монах — архиерей Серафим, явившийся сюда на кормление, не так давно подвергал пытке покаяния молодого священника села Н-го Сызранского уезда, о. А-ва. При большом