Читать книгу "Рим. Цена величия - Юлия Голубева"

Он протянул огромную руку к блюду с жареной курицей, как вдруг из-за колонны вышел тщедушный раб, облаченный в грубую темную тунику.

– Господин, осмелюсь напомнить, – робко обратился он к Домицию.

Тот ответил ему яростным взглядом.

– Провалиться в Тартар тебе и твоему хозяину! – заорал он и тут же смиренно добавил: – Неси!

– Что это значит? Кто этот раб? – удивленно спросила Друзилла.

– Харикл несколько раз в день присылает его готовить мне лекарство, он сказал, что отеки будут меньше разливаться по телу, если я буду принимать это проклятое снадобье. – Мука отразилась в зеленых глазах Агенобарба.

– Но что плохого в лекарствах Харикла? Он – самый искусный врачеватель. Возможно, он надеется вылечить тебя.

– Увидишь, – кратко ответил Домиций, – что плохого в его лекарствах. А вылечить меня невозможно, яд, что подмешала эта тварь, убивает медленно, мучительно и надежно. Мне осталось жить считанные недели…

– Знаешь ли… – начала Друзилла, но ее прервал приход раба.

При виде его Домиций скривился, но промолчал.

Тщедушный человечек принес на подносе плотно закупоренный сосуд из мутного стекла, наполненный черной жидкостью, ступку, чашу с медом и кувшин с узким горлом. Девушка с интересом наблюдала.

Раб водрузил ступку на стол перед Агенобарбом и его гостьей и откупорил сосуд. Когда он наклонил его, Друзилла сразу догадалась, что это не жидкость, а нечто другое. И ее едва не стошнило прямо на обеденный стол, когда она увидела, что это сушеные черные тараканы. Домиций мученически закатил глаза, а раб невозмутимо принялся перетирать их пестиком. Затем аккуратно ссыпал порошок в жидкий мед, перемешал и подал хозяину. Тот с тяжким вздохом отпил, а Друзилла, не выдержав, отпрометью кинулась к выходу, зажав рукой рот.

– Вот такими лекарствами потчует меня Харикл, – сказал ей Домиций, когда она нерешительно переступила обратно порог.

– О боги! Это ужасно! – брезгливо воскликнула она.

– Но помогает, – ответил Домиций. – Ты рано вернулась, прием лекарств еще не окончен.

Стоило рабу достать из синуса туники шуршащий мешочек, как Друзилла выбежала вновь, даже не пытаясь полюбопытствовать. Лекарь сдержал усмешку.

Из кувшина разило перебродившим вином. Все так же осторожно раб достал горсть отвратительных живых насекомых и с силой сдавил их в руке. В кувшин пролилось несколько капель[26].

– Принять после обеда, – хрипло произнес лекарь, низко поклонился и вышел.

Друзилла, стоявшая за порогом, в ужасе отскочила от него и опять вернулась в триклиний.

– Это закончилось?! – передергивая плечами, спросила она.

– Можешь не смотреть, как я буду пить это перебродившее вино, – невозмутимо ответил Домиций.

Друзилла опять зажала рот, но постаралась справиться с собой и сделала глубокий вдох.

– Скучно без танцовщиц, – заметил Домиций. – Да и гостей явно не хватает. Я привык к шумным, веселым сборищам, но после ареста этой твари все боятся заходить в мой дом. Ее уже казнили? Новости не доходят до меня.

– Нет, – ответила Друзилла, поправляя прядку волос, – Пираллиде чудом удалось спастись. По пути к Большому цирку, где она должна была изображать Европу, похищаемую быком-Зевсом, ей встретилась Великая весталка. Она-то и взяла ее под свое покровительство.

– Нет!!! – взревел Домиций. – Она должна была сдохнуть, проклятая убийца!

– Не спеши обвинять несчастную девушку, – вкрадчиво произнесла Друзилла, взяв его за руку. – Почему ты решил, что она подмешала отраву в вино? Не мог ли кто-нибудь другой желать твоей смерти?

– На кого ты намекаешь? Пираллида ненавидела меня за то, что я насильно сделал ее рабыней.

– Но боги никогда не спасают виновных. Сама Веста заступилась за жертву твоего навета. И одна ли Пираллида ненавидела тебя? Ведь за тобой много и других нехороших поступков.

– Агриппинилла? – с ужасом выдохнул Агенобарб. – Ты думаешь, это она? Но моя бывшая супруга прислала Харикла, услышав, что я болен. Мне плевать на ее чувства, но стала бы отравительница проявлять заботу о жертве?

– Ты прав, она могла желать лишь смерти ненавистной соперницы, ради которой ты бросил ее, но не твоей. – Извиваясь ужом, Друзилла скользнула ему на колени и зашептала в самое ухо: – Но вспомни, как опозорил ты ее, императорскую сестру, на пиру в честь новых консулов. – И добавила, помедлив, едва слышно: – А Калигула всегда отличался злопамятностью.

– Калигула? Наш император?

Друзилла поспешно прижала пальцы к его рту:

– Не говори этого вслух, просто думай. Ты все поймешь и без моих подсказок.

Агенобарб глухо застонал, пораженный страшной догадкой, и посмотрел в темные глаза собеседницы. Она выдержала его взгляд, полный боли и гнева.

– Теперь ты знаешь, кому мстить? – прильнув губами к его уху, спросила она.

– Клянусь Марсом-мстителем, да, – твердо ответил Домиций. – Мне нечего терять. Этот человек, которого я считал другом, отнял у меня самое драгоценное – жизнь.

Друзилла тесней прижалась к его необъятному рыхлому телу, позабыв о всякой брезгливости, и что-то быстро зашептала, подкрепляя впечатление от своих слов страстными поцелуями.

Как она и ожидала, Агенобарб согласился на все.

LXXXI

Юния не переставала удивляться переменам, произошедшим с Друзиллой. Казалось, золовка позабыла прежнюю неприязнь и вернулись времена их дружбы, когда они почти не разлучались. Только Фабия Персика уже не было в живых. Но по счастливому блеску глаз Друзиллы Юния догадывалась, что у той появился новый постоянный любовник, и ломала голову над тем, кто мог бы им быть. Но тщетно.

Каждое утро Друзилла приходила к ней в спальню, завтракала с ней и даже не язвила в разговоре с сестрами, как прежде. Ливилла, как и Юния, была удивлена, но радовалась этим переменам всем сердцем. Ее, наивную и добрую, было просто обвести вокруг пальца.

А Клавдиллу точил червь подозрения. Ее ненависть к Друзилле обострилась, но она не подавала виду, глядя, как радуются сестры и доволен Калигула. Юния без конца всматривалась в лицо Друзиллы, с нетерпением ища признаков болезни, которую должен был вызвать медленный яд. Но щеки Друзиллы алели ярким румянцем, тщетно скрываемым под слоем белой пудры, и лишь изредка легкий кашель срывался с ее губ. Будь Клавдилла более сведущей в недугах, она без труда смогла бы определить начинающуюся болезнь легких, но ей казалось, что румянец – признак здоровья, а легкий кашель вызван холодным осенним ветром. И Юния томилась в неизвестности, верно ли она рассчитала дозу «травы Медеи» и не выдохлась ли отрава в бамбуковой палочке от долгого лежания в ларце. Но повторить свою попытку она уже не решалась.