Читать книгу "Семейная хроника - Татьяна Аксакова-Сиверс"

Выяснилось, что это Зина, дочь папиной сестры Елизаветы Александровны, бесследно исчезнувшая в 1937 году. Отец мой знал только, что она была арестована на Алдане, где жила с маленьким сыном и родителями мужа, преподавала английский язык и носила фамилию Осколковой. Место ее нахождения после ареста не было известно ни ему, ни ее матери, которая, будучи эвакуирована из Можайска в Оренбургскую область, вскоре там умерла. (На неоднократные запросы отца о подробностях смерти сестры ответ не последовало.)

Во время моих наездов в Москву мы с ним часто беседовали о безвестной и горестной судьбе тети Лили и Зины — и вот теперь эта Зина появилась. Спутником ее был, по словам Шереметевых, немолодой человек еврейского типа, возвращавшийся, как и она, из пожизненной ссылки в Красноярском крае. (Как потом я узнала, это был доцент-историк Б.М.Фрейдлин.)

Теперь я должна вернуться к годам моего детства и вызвать образ женщины, имевшей некоторое отношение к судьбе «кузины Зины». Я говорю о тете Лиде Рубец, двоюродной сестре отца, которая в 90-х годах, наезжая из Кронштадта в Петербург, вносила в нашу тихую квартиру веселый беспорядок, запах духов и картонки из модных магазинов. Она была очень хороша собой, и, когда до моих ушей доходили обрывки «не касающихся меня разговоров» о том, что кронштадтские моряки во главе с адмиралом Макаровым «без ума от тети Лиды», я считала такое положение вещей вполне естественным, так как сама была от нее «без ума».

Будучи взрослой, я никогда не видела тети Лиды, но, сохранив свои детские воспоминания, с особым интересом относилась к ее судьбе. Так, много лет спустя я узнала, что, похоронив своего старшего сына Юрия, убитого в 1914 году в Измайловском полку, и выйдя замуж вторым браком за моряка Игнатьева, она уехала на Дальний Восток, где следы ее на некоторое время потерялись.

Между тем у моей тетки Елизаветы Александровны, сестры отца, столь неудачно вышедшей замуж вторым браком за Петра Ивановича Полякова (об этом было говорено раньше), росла дочка Зина, хорошенькая девочка с длинными белокурыми волосами и какими-то странностями в характере — до пятнадцати лет она ходила в мальчишеской одежде, стреляла из рогатки и требовала, чтобы ее звали Володя. Отец ее, Петр Иванович, служивший до революции при штабе Московского военного округа, после революции стал читать лекции во вновь организованной советской Военной академии и жил в Москве отдельно от семьи, которой уделял мало внимания.

Обо всем этом, а также и о том, что Зина, достигнув восемнадцати лет и переодевшись в женское платье, умудрилась поступить на рабфак Московского университета и окончить его, я знала только понаслышке. В дальнейшей судьбе этой девицы сыграло роль то, что ее мать взяла к себе в Можайск оставшуюся беспризорной свою тетку (сестру бабушки Надежды Петровны и мать красивой тети Лиды) и заботилась о ней до самой ее смерти.

На этом кончается повествование о будничных и в большинстве своем печальных событиях и начинается «приключенческая новелла». Примерно в 1925 году в Можайск пришло письмо из Китая. Тетя Лида, благодарная за заботы о ее покойной матери, приглашала к себе Зину и давала инструкции, как совершить переезд. Заморенная полуголодной московской жизнью у родственников скупого отца, Зина с радостью ухватилась за мысль о поездке.

Муж тети Лиды, Игнатьев, служил начальником китайской таможни на правом берегу Амура, как раз напротив Благовещенска. Доехав до этого пункта, Зина, по данной ей рекомендации, нашла знакомого Игнатьеву матроса. Тот посадил ее в лодку и перевез ее не только на другой берег Амура, но и в другой мир. Тетя Лида всегда умела создать вокруг себя веселую обстановку, а тут в ее доме собралось много молодежи — две ее дочери от первого брака и их окружение. Зина попала в водоворот фокстрота, джаза, пикников и кавалькад, довольно быстро освоилась в новой ситуации и научилась говорить по-английски. (Этому способствовало то, что обе ее кузины вскоре вышли замуж за американцев.)

На свете, однако, нет ничего прочного! Дальний Восток все еще находился в состоянии неустойчивого равновесия, и в результате военных действий в начале 30-х годов правый берег Амура, а следовательно, и то место, где стояла «веселая таможня», отошли к Советскому Союзу.

Надо было эвакуироваться. Игнатьев с женой и дочерью-подростком направился в Шанхай, а американцы с женами и детьми сели на пароход, чтобы отплыть в Америку, захватив с собой Зину в качестве бонны. Они успели лишь недалеко отойти вниз по Амуру, как их судно захватил красный патруль. После проверки документов американцам и их женам предложили продолжать путь, Зину же сняли с парохода и посадили в Благовещенскую тюрьму.

Она уже не была тихой девицей московского периода своей жизни. Вспомнив разбитные замашки своего детства, Зина сумела «найти общий язык» и через несколько дней вышла на свободу. Где-то тут же, кажется, в гостинице, она познакомилась со студентом Володей Осколковым. Пленившись тем, что он носит имя, которое она присвоила еще в детстве, Зина вышла за него замуж и поселилась на Алдане, в прииске Незаметном, где жили родители Осколкова, оказавшиеся очень хорошими людьми.

Сначала все шло как по маслу, Зина преподавала английский язык в школе, хорошо зарабатывала. Родился сын, Володя-младший, и, хотя брак с Осколковым не был особенно счастливым (Володя-старший выпивал), можно было думать, что амурская эскапада закончилась вполне благополучно. Никто не подозревал, что под Зину заложена бомба замедленного действия. В недрах какого-то стола, по-видимому, лежали в латентном состоянии «компрометирующие материалы». В 1937 году, по мановению волшебной палочки, эти материалы ожили и привели в движение административную машину. Зина была арестована и увезена в неизвестном направлении. Никто из ее близких не знал, что она приговорена к десяти годам заключения и работает на постройке железной дороги Котлас — Воркута. Ей не суждено было, как мне, зацепиться за спасительный утес санчасти. Она погрузилась in profundis[138] и узнала, «почем фунт лиха».

Володя-старший тем временем женился на ком-то другом, а Володя-младший рос на попечении дедушки и бабушки Осколковых, учась в школе на прииске Незаметном. Когда он переходил в 9-й класс, старики один за другим умерли, и осиротевший мальчик должен был переехать в город Черкесск на Северном Кавказе, где жил его дядя.

Между тем равнодушное к человеческим страданиям и отдельным судьбам время все же не стояло на месте. В 1947 году Зина, отбыв «от звонка до звонка» свои десять лет и сумев каким-то образом списаться с сыном, приехала в Черкесск. Я не совсем представляю себе, в каком состоянии, физическом и моральном, она вернулась из лагерей, но, во всяком случае, оно не помешало ей устроиться в школу на должность учительницы (почему-то?) географии.

Передышка оказалась короткой. Менее чем через год наступил тот страшный рецидив террора, о котором я упоминала, и Зину вновь арестовали. Этого она перенести уже не смогла и в тюрьме лишилась рассудка. Не поняв, в чем дело, или, вернее, не поверив ее болезни, несчастную Зину, психоз которой из бурного постепенно перешел в стабильную тихую форму, взяли на этап и после бесконечного пути из Черкесской тюрьмы в Красноярский край выпустили на пожизненное поселение в каком-то лесном поселке. Примерно в таком же положении там оказался и кандидат исторических наук Фрейдлин из Москвы. Эти два затерявшихся в сибирской тайге существа объединились, построили себе хижину и стали жить как два Робинзона, с той разницей, что Робинзона Дефо окружали пальмы и теплое море, а этих несчастных — сибирская тайга и глубокие снега. Подобно Робинзону, они завели двух коз и принялись возделывать овощи.