Читать книгу "1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский"

Значительное число уцелевших воинов пребывали на деле в куда худшем состоянии, чем им представлялось. Точно так же, как некоторые сходили с ума в Вильне, другие испытывали «нервозную лихорадку» того или иного свойства в Кёнигсберге. Иные подцепили тиф, эпидемия которого вспыхнула на последней стадии отступления. Среди них оказались генеральный инспектор артиллерии Ларибуасьер и генерал Эбле, чьи понтонеры спасли армию на Березине.

Мюрат устраивал смотры и поговаривал о перегруппировке, но оставление Вильны, удержать каковую ему приказал император, а затем и Ковно, который он обещал отстоять сам, не внушали большой веры в слова короля Неаполя. Никто не оспаривал его храбрости, но одновременно и не питал иллюзий в отношении запаса у маршала здравого смысла, как и наличия силы характера. К тому же попытки собрать и сплотить войска изрядно подрывали специфические обстоятельства складывавшейся политической обстановки в широком масштабе.

В Пруссии французы всюду сталкивались с презрительным отношением населения. В Кёнигсберге студенты распевали воинственные песни и декламировали стихи с призывами к Германии подняться против тирании Франции. Покуда солдаты тащились по сельской местности, в них плевали, пусть даже они и были немцами, к тому же местные жители часто отказывались продавать им еду. На многих следовавших отдельно или раненых воинов нападали и избивали их{981}.

Но более тревожные дела затевались на севере, где на соединение с оставшимися войсками Мюрата отходил 10-й корпус Макдональда. Маршал Макдональд по-прежнему имел в своем подчинении около 30 000 чел., находившихся в хорошей форме. С ними представлялось возможным удержать позиции в Восточной Пруссии и заставить русских воздержаться от перехода через Неман. Половина корпуса, однако, состояла из пруссаков под командованием генерала Ханса Давида фон Йорка, истового прусского патриота, не питавшего ни малейшей любви к французам.

В начале ноября Йорк получил письмо от генерала Эссена, русского коменданта Риги, где говорилось о безоглядном бегстве Наполеона из России и содержалось предложение к Йорку перейти на сторону русских и захватить Макдональда. Йорк поначалу отказался даже и рассматривать подобные схемы, но после настойчивых уговоров русских изъявил готовность передавать письма к своему государю от царя в случае, если последний пожелает наладить общение с королем Пруссии. Макдональд заметил наступление некоего «refroidissement»[229], но по-прежнему испытывал непоколебимую веру в воинскую честь прусских офицеров, состоявших под его командованием, и не ожидал чего-то большего, чем снижения энтузиазма при выполнении приказов{982}.

Однако когда в начале декабря Макдональд перешел к отступлению, Йорк и его пруссаки не последовали за ним. Макдональд сделал остановку и отправил Йорку приказ догонять корпус, пока того не отрезали, а позднее, не получив ответа, повторил распоряжение. В окружении Макдональда заговорили об измене, но маршал не желал поверить в способность солдата со столь высокой репутацией, как у Йорка, пойти на подобные вещи.

20 декабря дивизия генерала Дибича, прусского офицера на службе у русских, вклинилась между Йорком и Макдональдом, фактически отрезая пруссаков. Русские и прусские войска очутились в неком состоянии необъявленного перемирия, пока майор Клаузевиц, служивший на тот момент в штабе Дибича, вел переговоры. Несмотря на известную долю подозрительности с обеих сторон, стороны быстро пришли к соглашению, которое, будучи подписано после представления царю 30 декабря, вошло в историю как Таурогенская конвенция. По условиям данного договора Йорк брал на себя обязательство прекратить воевать с русскими, а те предоставляли его корпусу нейтральный статус{983}.

Узнав об измене прусских войск, Мюрат осознал бесперспективность попыток удерживать в сложившейся обстановке линию обороны по Неману и приступил к эвакуации Кёнигсберга. Шварценберг тоже понял, что игра закончена. Он снялся с занимаемых позиций в Польше и двинулся обратно в Австрию, вынуждая к отступлению, во избежании риска очутиться отрезанными от Саксонии, также Ренье и его саксонцев. Вся Восточная Пруссия и великое герцогство Варшавское словно бы широко распахнули двери, приглашая войти казаков, и многие другие тысячи отставших от своих частей солдат с французской стороны попали в плен или были убиты на том этапе противостояния.

Французы удерживали Данциг и крепости вроде Кюстрина, Торуни и Глогау, а Понятовский принимал все возможные меры для организации обороны Варшавы. В городе можно было наблюдать курьезное представление, когда с севера и востока туда текли измученные и изможденные солдаты, отбившиеся от своих частей, а с противоположного направления двигался великолепно выглядевший новый полк итальянских велитов[230]. «В то время как герои находили себе места в госпиталях, молодые итальянские дворяне, холеные и прекрасно обмундированные, отправлялись в общество, где распевали песни мелодичными голосами и вкушали всевозможных удовольствий», – писал один варшавянин{984}.

Только ближе к концу января, когда французское отступление окончательно остановилось, а остатки Grande Armée достигли городов, предписанных различным частям в качестве сборных пунктов, начали вырисовываться истинные масштабы катастрофы.

Невозможно хоть с какой-то точностью установить количество погибших, поскольку изначальные данные по Grande Armée, вполне вероятно, завышены, но вместе с тем в ходе боевых действий в России она постоянно получала подкрепления. Однако можно смело сказать, что число французских и союзнических солдат, участвовавших в войне за Неманом между июнем и декабрем 1812 г. достигало от 550 000 до 600 000 чел. Только примерно 120 000 вернулись из похода в декабре. Вероятно, до 30 000 пришли ранее по причине сравнительно легких ранений, болезни, либо как откомандированный кадровый состав для создания новых частей во Франции или в Италии. Вполне возможно также, значительная доля от 50 000 или около того дезертиров, сбежавших в начале кампании, возвратились с территории Российской империи, пока это не представляло большой трудности. Русские взяли приблизительно 100 000 пленных, однако, лишь не более 20 000 из них выжили и отправились домой в 1814 г. Следовательно, можно смело делать выводы: в описываемом походе нашли смерть 400 000 французских и союзнических солдат, причем лишь менее четверти погибли непосредственно в боях и сражениях. Если же говорить о десятках тысяч гражданских французов и представителей других национальностей из лагеря союзников Наполеона, последовавших за армией в Россию и отходивших с ней к границе из Москвы, тут относительно количества умерших остается лишь строить догадки. Кроме того, как следует заметить, многие военные и гражданские, сумевшие вернуться из похода, в течение месяца или двух умерли от тифа, туберкулеза или отсроченных результатов нервного перенапряжения и истощения.