Читать книгу "Три недели с моим братом - Николас Спаркс"

– Я просто подумала, как замечательно жить в сельской местности, где есть лошади – так, как я жила в детстве, – сказала она. – Быть может, иметь маленький домик и приезжать туда по выходным… было бы чудесно. Вот бы устроить подобное для ваших детей…

Если мечта не сбывается, она рушится. Самые простые мечты обычно и самые болезненные – ведь они такие личные, такие разумные, такие… близкие. Кажется, что мечты вот-вот сбудутся, а они все никак не даются в руки, и это разбивает сердце.

* * *

Мой брат продолжал расправлять крылья и с легкостью находил новых друзей. Моя сестра тоже нашла подруг, и одна из них стала ей как сестра. Я в делах дружбы преуспел меньше – мне не везло. Моим лучшим другом в третьем классе стал Тим, в четвертом он перевелся в церковно-приходскую школу, и с тех пор наши дороги редко пересекались. В четвертом классе моим лучшим другом был Энди, а в пятом и он перевелся в церковно-приходскую школу, и мы с ним тоже больше не виделись. В пятом классе я подружился с Уорреном, а в шестом он переехал в Австралию. В шестом классе моим лучшим другом был Кевин, а на следующий год мы стали учиться в разных классах.

Зато моему брату везло, его дружеские отношения с годами лишь крепли. Никто из его друзей никуда не переезжал, даже не переводился в другую школу. Его друзья, как и сам Мика, любили приключения и свободное время проводили на окрестных полях или на Американской реке в нескольких милях от дома.

А я тем временем находил все большую прелесть в чтении. Мы не могли позволить себе покупать книги, а маленькая городская библиотека имела крайне небогатую подборку, так что читать мне было практически нечего. Не имея выбора, я взял в руки первый том энциклопедии «Британника», имеющейся у нас дома, и за последующие два года прочел все двадцать шесть томов, по нескольку статей за раз. Потом начал читать энциклопедию заново. Затем прочел от корки до корки Библию.

Впрочем, я не только читал. За нами никто не присматривал, а мир за пределами дома манил; иногда случалось так, что Мика и его друзья играли со мной и моими друзьями, почти как в старые добрые времена. Нам нравилось стрелять из компрессионных пневматических пистолетов, которые родители подарили на Рождество. Да, это нравится всем мальчишкам, другое дело, как играли мы. Быстро поняв, что стрелять друг в друга веселее, чем по мишеням, мы с Микой – иногда к нам недальновидно присоединялся кто-нибудь еще – придумали одну простую игру. Кто-нибудь кричал: «Начали!» – мы прятались среди деревьев или в заброшенном доме, а потом охотились друг на друга. Никаких команд – каждый играл сам за себя, да и конца как такового у игры не было: мы просто прятались, охотились и стреляли до ужина, когда наставала пора идти домой. Правил было два: накачивать пистолет не больше двух раз – это ограничивало скорость, и не стрелять в лицо. Однако даже это являлось скорее пожеланиями, поэтому все мухлевали. То-то было радости – выстрелить, услышать крик и увидеть, как жертва, приплясывая, потирает рану от пульки. Но долг платежом красен – я тоже несколько лет ходил со шрамиками от чужих метких выстрелов. Нередко приходилось даже выковыривать шарик из-под кожи.

Мике доставалось больше других. Частично из-за того, что он постоянно лез вперед. Однажды мы играли в заброшенном доме, и Мика решил окончательно выбить уже разбитое оконное стекло. Наверное, он видел нечто подобное по телевизору, но никто не объяснил ему, что там использовалось специальное стекло, которое не разлетается на осколки. В общем, он вышиб стекло и подстрелил кого-то в доме, а потом решил сменить укрытие.

Под ногами что-то хлюпнуло, Мика подумал, что наступил в лужу, и пошел дальше. Как он сам потом рассказывал:

– Хлюпанье стало громче, и я посмотрел вниз. По носку расплывалось розовое пятно, а ботинок промок. Я решил, что наступил в винную лужицу, которая осталась от подростков, любивших выпивать здесь, и пошел дальше. Шел я так: шаг – хлюпанье, шаг – хлюпанье. Вскоре ноге стало скользко, и я наконец понял, что порезался стеклом. Я сел и снял ботинок. Вдруг из моей лодыжки плеснула кровь и полилась, будто вода из питьевого фонтанчика. Она лилась все быстрее и быстрее – уже потом я понял, что, наверное, перерезал или по меньшей мере задел артерию, потому что кровь прямо-таки хлестала…

Мика позвал друзей. Они прибежали, перетянули рану окровавленным носком и повели хромающего брата домой. К счастью, день был выходной, и мама тут же осмотрела рану.

– Выглядит плохо, – коротко сказала она.

Как всегда, мама знала, что делать. Она залепила порез лейкопластырем, велела Мике придерживать его рукой и какое-то время не выходить на улицу.

* * *

Мы с братом были теми еще сорванцами, однако мама все равно каждое воскресенье водила нас в церковь. Там мы с Микой от скуки пихали друг друга локтями. Суть игры состояла в том, чтобы пихаться незаметно, не шевелясь и не вздрагивая, и не быть пойманным мамой.

Дана эту игру не любила. Она воспринимала походы в церковь очень серьезно – наверное, оттого, что так же относилась к этому и мама, а Дана хотела быть похожей на нее. Сестре нравилось молиться. Она молилась и утром, и вечером, поочередно за всех, кого знала, и просила Бога благословить их. Она молилась за родственников, за друзей, за незнакомцев, за собак и кошек и даже за животных в зоопарке. Она молилась о том, чтобы стать добрее и терпеливее, хотя не испытывала недостатка ни в одном из этих качеств. Дана жила в ладу с миром и умела сделать так, чтобы окружающим ее людям было хорошо. Она стала той скалой, за которую мы с братом держались, когда прибой жизни трепал нас особенно сильно.

Впрочем, как бы сильно Дана ни любила церковь и молитвы, именно по ее вине мы никогда не приходили на мессу вовремя. Обычно мы опаздывали минут на десять и появлялись в церкви, когда вся паства уже расселась. Я ничего не имел против опозданий – как я уже говорил, в церкви нам с Микой было скучно, – но мне не нравилось, когда все на нас укоризненно оборачивались.

Дана, при всех ее замечательных качествах, была жуткой копушей. Когда она просыпалась, то вставала с кровати не сразу – она садилась, скрестив ноги, и мечтательно смотрела прямо перед собой. Сидела так минут двадцать – это называлось у нее «просыпаться» – и лишь потом вставала. И даже после этого все делала медленно. Медленно ела, медленно одевалась, медленно расчесывала волосы. Если мама говорила мне и Мике готовиться к выходу, то мы уже через несколько минут были одеты; нашей сестре требовалось гораздо больше времени. Мы с Микой ходили в школу пешком, а Дану мама чаще всего отвозила на машине, чтобы она не опоздала.

– Все люди разные, – спокойно говорила Дана, когда мы принимались над ней подшучивать.

Мама тоже воспринимала ее медлительность без раздражения.

– Ей просто нужно чуть больше времени, чтобы собраться.

– Почему? – спрашивал Мика или я.

– Потому что она девочка.

Ох.

И все же Дана тоже порой действовала под влиянием порыва. Летом 1976 года наша семья несколько недель путешествовала по стране в микроавтобусе «фольксваген», которым мы владели с 1974 по 1982 год. Это были наши первые и последние каникулы подобного рода. Мы посетили пустыню Пейнтед в Аризоне, город Таос в Нью-Мексико и, напоследок, Большой каньон – одну из самых потрясающих достопримечательностей мира. Правда, тогда мы этого еще не понимали. Пока родители покупали нам обед, Дана подбила нас обойти ограничительные канаты и добраться до осыпающегося огороженного края каньона. Внизу, футах в трех от края, мы увидели небольшой уступ.