Читать книгу "Суд идет. О судебных процессах прошлого. От античности до новейшей истории - Алексей Кузнецов"

Отмеченные в донесении небольшое количество крови из горловой раны и дорогие одежда и украшения, на которые не польстился злоумышленник или злоумышленники, сразу же навели на мысль об убийстве, совершенном не из корыстных побуждений и не в том месте, где было обнаружено тело. На следующий день дворовые слуги, принадлежавшие отставному титулярному советнику Александру Васильевичу Сухово-Кобылину, опознали в покойной его многолетнюю сожительницу француженку Луизу Симон-Деманш (Louise Simone-Dimanche; в русской транскрипции вторая часть фамилии иногда дается как «Диманш» или «Дюманш»). Тело не случайно было предъявлено именно им – для этого имелись веские основания…

ОБВИНЯЕМЫЕ

А. В. Сухово-Кобылин принадлежал к древнему и в высшей степени знатному роду. Кобылины вели свой род от Андрея Кобылы, московского боярина времен Ивана Калиты и Симеона Гордого, то есть состояли в родстве с правящей императорской династией. От своих предков Александр Васильевич унаследовал гордый и высокомерный нрав, вспыльчивый и раздражительный характер, а также немалое состояние. В 1838 году он окончил Московский университет и стал одним из столпов московского молодого beau monde’а. В начале 1840-х он уехал за границу и в Париже познакомился с молодой красивой француженкой по имени Луиза. Та пожаловалась ему на невозможность найти работу, и Сухово-Кобылин пригласил ее в Россию, где девушка довольно быстро стала его любовницей и содержанкой.

Отношения между влюбленными были бурными. Симон-Деманш ревновала, для чего имела все основания, особенно последние месяцы перед смертью, когда у Сухово-Кобылина начался страстный, широко обсуждаемый московской аристократией роман со светской красавицей Надеждой Ивановной Нарышкиной, урожденной Кнорринг. Таким образом, у него имелся очевидный мотив для убийства – стремление избавиться от надоевшей, но не желавшей с ним расставаться любовницы.

Крайне подозрительным выглядели действия Сухово-Кобылина в промежутке между исчезновением Луизы и идентификацией ее останков. Он предпринимал шумные поиски по возможным адресам нахождения француженки и даже явился к московскому обер-полицмейстеру И. Д. Лужину с просьбой о розысках, причем не один, а с родственником в качестве свидетеля. При этом слуги согласно показали, что ранее Луиза неоднократно без предупреждения уезжала и никогда их барин подобного беспокойства не выказывал. Во флигеле родительского дома, где проживал Сухово-Кобылин, обнаружились многочисленные пятна крови и следы торопливой уборки, по поводу которых были даны неудовлетворительные ответы. Неудивительно, что следователи решили: «Сообразив ответы, отобранные от титулярного советника А. В. Сухово-Кобылина, с ответами от камердинера его и повара и найдя разноречие в словах их, а равно приняв в соображение кровавые пятна, найденные в квартире Сухово-Кобылина… то постановили: титулярного советника Александра Васильевича Сухово-Кобылина арестовать». Кроме того, были арестованы четверо дворовых, находившихся в услужении убитой: горничные Кашкина и Алексеева, повар Егоров и кучер Козьмин.

А.В.Сухово-Кобылин. Фото 1880-х гг.

На следствии Александр Сухово-Кобылин пытался объяснить происхождение крови на полу и обоях тем, что повар неосторожно резал курицу. В это время ученые еще не умели различать кровь человека и животного – впервые это сможет сделать немецкий биолог Пауль Уленгут в начале ХХ века.

Следствие, помимо указанных выше подозрительных обстоятельств, установило, что заявленное Сухово-Кобылиным алиби по меньшей мере ненадежно, поскольку входило в противоречие с показаниями его собственных, а также нарышкинских дворовых. Иными словами, за первые десять дней работы был собран значительный материал, который мог бы лечь в основу обвинительного заключения, но 19 ноября в деле начинает твориться нечто странное: без всяких на то видимых оснований «в особую разработку» берут повара Егорова, который на другой день сознается в убийстве. По его словам, слуги ненавидели хозяйку за то, что она их жестоко наказывала сама, а подчас наговаривала на них любовнику, и тогда расправа бывала еще страшнее. Поэтому, сговорившись вчетвером, они в ночь с 8-го на 9-е проникли в ее спальню и убили, после чего женщины одели тело, а мужчины вывезли его за Пресненскую заставу. Трое других слуг подтвердили показания Егорова. Сухово-Кобылин был освобожден из-под стражи. Дело поступило в первую инстанцию – Московский надворный суд.

ШЛА БУМАГА ПО ИНСТАНЦИЯМ

Сухово-Кобылин отрицал не только связь с Нарышкиной, но и – вопреки общеизвестным фактам – с Симон-Деманш. Суд поверил ему на слово и 13 сентября, через десять месяцев после убийства, вынес решение: крепостных наказать плетьми и отправить на каторгу, а «Сухово-Кобылина, ни в чем по сему делу невиновного, к суду не привлекать».

Дореформенный суд был сословным, для разных сословий существовали разные судебные органы. Поскольку в деле был замешан дворянин, по первой инстанции оно разбиралось Московским надворным судом, состоявшим из назначаемых судей. Второй инстанцией была Губернская уголовная палата в составе шести судей, в большинстве своем выборных от дворянства. Венчал всю эту конструкцию Правительствующий Сенат, два департамента которого располагались в Москве.

Однако у подобного разрешения дела имелся более чем влиятельный противник, московский генерал-губернатор Арсений Андреевич Закревский. Близкий к императору человек, Закревский причудливо сочетал в себе высокую степень традиционного российского барского самодурства, ярко проявлявшегося в управлении Первопрестольной, с чувством справедливости. То, что дело Сухово-Кобылина в его нынешнем состоянии шито белыми нитками, было для генерал-губернатора очевидным, и, в полном соответствии со своими полномочиями, он отменил приговор и направил дело в Московскую уголовную палату, откуда оно было переправлено в Сенат. Столкнувшись с повышенным вниманием к делу такого влиятельного и непредсказуемого человека, как Закревский, Сенат счел за благо вернуть бумаги в палату на том формальном основании, что она не решила вопрос о привлечении либо непривлечении Сухово-Кобылина к суду. Палата собралась на экстренное заседание и в присутствии генерал-губернатора приняла решение, показавшееся заседателям соломоновым: признать Александра Васильевича виновным в «противозаконном сожитии» с Симон-Деманш и привлечь к суду для принятия формального судебного решения о церковном покаянии. Это решение было направлено в Сенат.

Через несколько дней в деле произошел очередной резкий поворот: уже приговоренные к плетям и каторге дворовые Сухово-Кобылина дружно отказались от своих показаний, к которым, по их словам, их вынудили полицейские. При этом все четверо указывали на то, что самооговор они совершили по прямой просьбе своего барина, подкрепленной обещаниями вольной для них и их родственников, большого вознаграждения и «защиты».

Правительствующий Сенат представлял собой верхний уровень судебной системы. Четыре его департамента располагались в Санкт-Петербурге, два в Москве и два в Варшаве. Решение дела в департаменте Сената требовало единогласия. При разногласии сенаторов дело передавалось в одно из Общих собраний Сената, при отсутствии в нем большинства в две трети – на консультацию в Министерство юстиции и обратно в Общее собрание, при повторном отсутствии решения – в один из департаментов Государственного Совета, где также требовалось единогласие. Если достичь его не удавалось, то дело перекочевывало в Общее собрание Государственного Совета, мнение которого, в свою очередь, представлялось на утверждение императору.