Читать книгу "Краткая история пьянства от каменного века до наших дней. Что, где, когда и по какому поводу - Марк Форсайт"

Нет, доброго слова римский пир абсолютно не заслуживает. В его основе была вульгарная, мелочная, отвратительная похвальба властью со стороны богатеев и паразитизм со стороны неимущих. Трудно найти римского литератора, который не зачерпнул бы из сосуда своего красноречия, чтобы облить эти пиры презрением. Почитаешь, и странно становится, что туда вообще кто-то ходил.

Единственным, кто нашел в себе силы воспеть римский пир, был Гораций — причем пир этот давал он сам. Но я должен показать обе точки зрения, тем более что пир Горация и вправду выглядит пристойно, пусть хозяин и уточняет в начальных строках, что ужин устраивает камерный, вегетарианский. Да, он тоже (как и все римляне) разливается соловьем о винах, которые намерен подать, но все-таки его званый ужин выглядит почти уютным. А в пригласительном послании мы находим так редко встречающуюся у римлян похвалу опьянению:

Выход чему не дает опьянение? Тайны раскроет, Сбыться надеждам велит, даже труса толкает в сраженье Душу от гнева тревог избавляет и учит искусствам. Полные кубки кого не делали красноречивым, В бедности тесной кому от забот не давали свободу?[27]

Далее Гораций обещает проследить за чистотой салфеток и напоминает, что после пира наступает праздничный день — значит, можно будет выспаться. Пиры заканчивались за полночь, гости расходились в темноте, пробираясь по неосвещенным улицам Рима. Наутро их ждал последний этап римской попойки — такой есть и у нас, и зовется он «похмелье». Исчерпывающее его описание дает Плиний Старший:

А тем временем в лучшем случае люди не видят, как встает солнце, и укорачивают свою жизнь. Вот почему бледны и обвислы щеки, гноятся глаза, руки дрожат и опрокидывают полные чаши — вот оно, немедленное наказание! И сон, тревожимый фуриями, бессонница по ночам и, наконец, полная награда за пьянство — чудовищный разврат и наслаждение злом. На следующий день изо рта пахнет, как из долия, все забыто, памяти как не бывало! И люди заявляют, что они ловят жизнь на лету; мы ежедневно теряем вчерашний день, а они теряют и завтрашний.

ГЛАВА 9

Темные века

Как ни парадоксально, римское вино проникло туда, куда так и не довелось ступить ноге римского воина. Римская армия вторглась в Германию, дошла до Тевтобургского леса, была уничтожена и больше в этих краях о себе не напоминала. Римское вино попало в Германию, добралось до Тевтобургского леса, было уничтожено в пересохших глотках германцев, и вот его-то не раз поминали добрым словом.

Глотки у германцев пересыхали непрерывно. Если вам кажется, что варварское германское племя круглый год справляло примитивный Октоберфест, вы недалеки от истины.

Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно. Частые ссоры, неизбежные среди предающихся пьянству, редко когда ограничиваются словесною перебранкой и чаще всего завершаются смертоубийством или нанесением ран[28].

Это свидетельство римского историка Тацита, который утверждал в том же трактате, будто германцы все политические решения принимают, основательно набравшись, поскольку тогда на языке у всех то же, что на уме:

Но по большей части на пиршествах они толкуют и о примирении враждующих между собою, о заключении браков, о выдвижении вождей, наконец, о мире и о войне, полагая, что ни в какое другое время душа не бывает столь же расположена к откровенности и никогда так не воспламеняется для помыслов о великом. Эти люди, от природы не хитрые и не коварные, в непринужденной обстановке подобного сборища открывают то, что доселе таили в глубине сердца. Таким образом, мысли и побуждения всех обнажаются и предстают без прикрас и покровов. На следующий день возобновляется обсуждение тех же вопросов, и то, что они в два приема занимаются ими, покоится на разумном основании: они обсуждают их, когда неспособны к притворству, и принимают решения, когда ничто не препятствует их здравомыслию.

Эту практику хорошо бы, конечно, внедрить и в современной политике — да и теледебаты смотреть было бы веселее. Кроме того, никто еще, пожалуй, не заходил так далеко в развитии идеи об «истине в вине». Если спиртное побуждает говорить правду, а в политике правят бал ложь и лжецы, разве не логично накачать их вином, отворяющим правде уста? Вполне логично. Не менее логично, чем убеждение китайцев и индийцев, что правителю не следует пить вовсе. Внедри мы практику германцев сейчас, войн наверняка стало бы больше, но мы, по крайней мере, знали бы их причину.

Кроме того, Тацит упоминает, что пиво германцы изготавливали собственное, а вино возили из Рима. Пили его из золоченых римских кубков. Нам это известно, поскольку варварские правители предпочитали самые ценные принадлежности для питья брать с собой в могилу: все-таки кутить остаток вечности в компании неизвестных нам богов куда удобнее, когда под рукой привычная любимая посуда. Тут они, конечно, просчитались, потому что современные археологи только и делают, что раскапывают захоронения и разлучают погребенных с их добром.

Таким образом, даже когда Римская империя пришла в упадок, зашаталась и рухнула, виноторговля сохраняла прежние обороты на потребу красноносого вандала и отрастившего пивное брюхо гота. К несчастью для нас, эти варвары были настолько неотесанными, что не потрудились изложить свои питейные пристрастия в письменном виде. Кое-какое представление о теме у нас есть, но общая картина тонет во мраке. Это и называется «темные века».

Немного света на интересующий нас вопрос пролил грек по имени Приск, которому в 448 году н. э. довелось трапезничать с гунном Аттилой. Перед Приском стояла дипломатическая задача, поскольку Аттила, крайне раздосадованный тем, что у него украли драгоценные римские кубки, хотел не только получить их обратно, но и посмотреть в глаза новому владельцу — римлянину по имени Сильван. И свести с ним счеты.

Соответственно, Приска отправили уладить дело и умиротворить того, кто войдет в историю как символ свирепости и неукротимости. Хорошенько истомив в ожидании, Приска в конце концов пригласили на пир в самые любимые и просторные хоромы Аттилы к трем часам дня.

Посла препроводили в величественный зал, где вдоль стен стояли столы. Стол Аттилы располагался в центре, а непосредственно за спиной вождя на возвышении находилась его кровать. Вокруг Аттилы сидела его близкая родня — с видом, мягко говоря, нерадостным. Старший сын вождя, трепеща перед отцом, не осмеливался поднять взгляд. Далее по всей длине зала размещались остальные гости — по старшинству, причем сторона по правую руку от Аттилы считалась почетнее левой (совсем как на римских пирах). Приску достался последний стол слева.

Каждому подносили кубок с вином, из которого следовало хлебнуть, прежде чем усесться на отведенное место. Затем начались здравицы.