Читать книгу "Холокост. Новая история - Лоуренс Рис"

Йозеф Геббельс одобрял такую политику «вины по ассоциации». Когда рядовые немцы слышали словосочетание «универсальный магазин», они представляли себе евреев, подсчитывающих выручку; когда им говорили об опасности марксизма, обыватели тут же вспоминали, что Маркс был евреем, и так далее. Геббельс считал — пропаганда становится максимально эффективной, если людей удается заставить думать, что они самостоятельно пришли к какому-то заключению по поводу чего бы то ни было68.

Но даже при том, что в это время поддержка нацистов росла, многие немцы все еще были против них. С особым презрением к их антисемитизму относились социалисты. Сторонники коммунистов, такие, как, например, Алоиз Пфаллер, недоумевали — немцы еврейского и нееврейского происхождения говорят на одном языке, учатся в одних школах и живут по соседству, так за что их ненавидеть? Пфаллер и его друзья полагали, что человек никак не может повлиять на свое рождение, и совершенно ясно, что никто не несет за него ответственности69. Для таких людей, как Пфаллер, главным была не раса, а создание в Германии общества равноправия при ограничении власти крупных предпринимателей.

В немецких газетах появлялись и пророческие предупреждения о том, что может случиться, если нацисты придут к власти. Например, журналист еврейского происхождения Лион Фейхтвангер в январе 1931 года писал в Welt am Abend: «Национал-социализм стремится низложить разум и утвердить на его месте эмоции и импульс — точнее, варварство. После становления Третьего рейха интеллектуалам и художникам остается ждать одного: уничтожения»70.

Тем не менее немцы хотели радикальных перемен. При том что сами нацисты никогда не набирали большинство голосов избирателей, многие избиратели поддерживали партии, которые открыто выступали за отмену демократии. На всеобщих выборах в июле 1932 года национал-социалисты получили 37 процентов голосов, а коммунисты — 14 процентов. В сумме это был 51 процент — чрезвычайно важный результат, поскольку он означал, что большинство голосует против существовавшей в то время системы демократического правления. Немцы чувствовали, что оказались в плачевном положении не из-за действий отдельных политиков или партий, а из-за самого механизма руководства страной.

Нерасположенность населения Германии к демократии в начале 1930-х годов вызвала разные комментарии. «Победа национал-социализма возможна прежде всего потому, что в этой стране за демократию никогда не шли кровавые битвы, — писал в декабре 1931 года Генрих Манн. — В конкретный исторический момент, после поражения в войне, она выглядела как возможный выход — по сравнению с катастрофой монархии и опасностью большевизма. Только выход — не цель, и уж никак не предмет страсти»71.

«У немцев нет традиции демократии, — утверждает Арнон Тамир. — И никогда не было. В Германии до наших дней не было демократии, за которую пришлось бы сражаться ее гражданам». Немецкий еврей Тамир, чья молодость пришлась на 1920–1930-е годы, тоже пришел к мысли, что успех Гитлера стал возможен прежде всего из-за кризиса немецкой государственности: «Нацизм зародился в обстоятельствах 1920-х, после того, как была проиграна война, когда немецкий народ чувствовал себя подавленным и униженным, переползая от одного экономического кризиса к другому, от одного политического кризиса к другому. Так что все очень удобно сложилось. Надо было только найти виновных. И весь антисемитизм нацизма на самом деле заключен в одной фразе: во всем и всегда виноваты евреи»72.

Если Адольф Гитлер в период укрепления популярности у избирателей и приглушил свою риторику в отношении евреев, то направление политики нацизма оставалось прежним и ничем не отличалось от вывода Арнона Тамира: «Виноваты евреи». Как заметил в октябре 1931 года видный деятель НСДАП Грегор Штрассер, нацисты, придя к власти, обязательно положат конец господству евреев в Германии. Это будет достигнуто путем «исключения евреев из всех областей, в которых они препятствуют развитию немецкой экономики»73. 37 процентов избирателей, поддержавших в июле 1932 года национал-социалистов, таким образом, проголосовали за партию, которая открыто намеревалась в случае победы заняться преследованием немецких евреев. Нацисты этого не скрывали.

Интересы многих представителей политической элиты Германии совпадали с интересами национал-социалистов. Власти предержащие также хотели восстановить в стране «порядок», уничтожив демократию и покончив с угрозой, исходившей от коммунистической партии. В 1932 году 85-летний президент Пауль фон Гинденбург, во время мировой войны командовавший немецкими войсками, уже был готов отказаться от демократии и поддержать создание правительства правых. Проблемой для Гинденбурга являлось одно: Адольф Гитлер как вождь наиболее влиятельной силы на правом фланге политической жизни Германии был для него неприемлем в качестве канцлера. Когда они встречались в августе 1932-го, Гинденбург сказал Гитлеру, что не сможет оправдать перед Богом, перед своей совестью и перед страной переход всей полноты власти к одной партии, тем более такой, которая настроена против людей, имеющих иные взгляды74. Он повторил свое мнение при встрече с лидером НСДАП и в ноябре, выразив опасение, что кабинет во главе с ним неизбежно превратится в партийную диктатуру со всеми вытекающими из этого последствиями, а сие приведет к усилению противоречий, характеризующихся острой борьбой враждебных друг другу сил и тенденций. Гинденбург еще раз подтвердил, что не может примирить подобную ситуацию со своей клятвой и своей совестью75. Его нежелание видеть Гитлера канцлером отчасти было основано на классовом происхождении. Президент называл Гитлера богемским капралом76. Он также дал понять, что не во всем поддерживает политику нацистов, в первую очередь в вопросе о неприкрытом партийном антисемитизме. В августе 1932-го Гинденбург, кстати, написал письмо в Центральный союз немецких граждан иудейского вероисповедания (Centralverein) с осуждением нападок на евреев, а еще раньше, в ходе перевыборной президентской кампании, депутаты рейхстага от нацистской партии несколько раз сказали о самом Гинденбурге как о еврейским кандидате77.

Тем не менее часть ближайшего окружения Гинденбурга разделяла антисемитские взгляды. Франц фон Папен, канцлер Германии на протяжении большей части 1932-го в следующем году в интервью лондонской газете Evening Standard отметил, что такое большое число евреев в медицине и юриспруденции, какое есть сейчас в Германии, немыслимо для Британии, и необходимо бороться с влиянием «международного еврейства», которое захватило ведущие позиции в немецкой государственной гражданской службе78.

Гинденбургу пришлось иметь дело еще с одной проблемой. Никто из канцлеров, назначенных им в 1932-м, — ни Франц фон Папен, ни Курт фон Шлейхер — не имели широкой поддержки, и он опасался, что разрыв между правящим классом и рядовыми немецкими избирателями будет только увеличиваться. Пожалуй, это даже может привести к гражданской войне между коммунистами и нацистскими штурмовиками на улицах городов…

Гитлер позиционировал себя как человек, с уважением относящийся к Гинденбургу, и как молодой патриот, намеренный объединить Германию. Выступая 4 января 1933 года в Детмольде, он сказал: «Возникновение национал-социалистического движения было обусловлено стремлением к подлинному объединению немецкого народа… Судьба поставила перед нами великую задачу покончить с разъединением немецкого народа». Необходимо, говорил Гитлер, безжалостно уничтожить все, что разрывает страну на части. Одной из угроз для немецкого Volk он называл марксизм. О евреях Гитлер опять не упомянул, но многие уже не раз слышали, как марксизм непосредственно связывали с ними79.