Читать книгу "Смерть на винограднике - Мэри Лу Лонгворт"

– Легко, – отозвался Верлак и подошел к телефону. – Алло, – заговорил он по-английски, и язык диалога сменился.

– Разве в Монреале говорят на английском? – спросил Фламан Бруно Полика.

– Видимо, да, – кивнул Полик, не слишком уверенный, в чем тут дело: то ли все жители провинции Квебек двуязычны, то ли судье просто повезло.

Верлак продолжал беседу, но ни комиссар, ни его подчиненный не понимали ни слова. Несколько раз судья морщился, потом вдруг замахал рукой на итальянский манер, словно монреальцам удалось чем-то удивить или даже шокировать его. Спустя пять минут Верлак попрощался и положил трубку, а потом подкатил свое кресло поближе к Фламану и Полику.

– Сосед Эдмона сообщил мне, что месье Мартана в настоящее время нет в стране, он уехал в отпуск.

– Куда? – хором спросили Полик и Фламан.

– Сюда. Этот сосед сказал также, что Мартан вел себя на редкость скрытно во всем, что касалось этой поездки.

Полик присвистнул.

– Давайте звонить его родным.

– А если они начнут его выгораживать? – спросил Фламан.

– Если разговор состоится при личной встрече, их ложь будет очевидна. Большинство людей совсем не умеют врать, – пояснил Верлак. – Мартан вылетел из Монреаля в прошлую пятницу и прибыл сюда в субботу. В следующий понедельник он должен снова выйти на работу в Монреале.

– Я сейчас же поговорю с его родными, – решил Полик. – У них винодельческое шато в Пюирикаре, недалеко от поместья, где работает Элен. Как раз по пути к нам домой.

– Замечательно. Постарайтесь выяснить, где Мартан и с кем он, – посоветовал Верлак.

– Сделаю все, что смогу, – Полик схватил куртку и мобильник, пожелал всем доброй ночи и торопливо вышел. И почти сразу в дверь кабинета Верлака постучали.

– Войдите! – отозвался он.

Вошла мадам Жирар и со смущенным видом остановилась в дверях, теребя длинное жемчужное ожерелье. Верлак и Фламан удивленно уставились на нее. Обычно мадам Жирар казалась воплощением сдержанности.

– Только что звонил офицер Шельфер из больницы, – сообщила она чуть дрогнувшим голосом.

– Продолжайте, мадам Жирар, – попросил Верлак и поерзал в кресле, охваченный странным чувством неловкости. Фламан, явно чувствуя себя так же, поднялся, отошел к книжному шкафу и снял с полки первую попавшуюся книгу.

– Плохие новости, – продолжала она. – У мадемуазель Монмори остановилось сердце, она умерла примерно час назад.

Фламан опустился на стул, мадам Жирар ушла, тихонько притворив дверь. Молодой офицер молча рассматривал свои колени. Верлак воспользовался случаем, чтобы присмотреться к Фламану, которого с каждым днем ценил все больше. Среднего роста и сложения, Ален Фламан был гибким и сильным. Свою карьеру в полиции он начал на велосипеде, колесил по узким улочкам Экса, пока после повышения в чине не попал под крыло комиссара Полика. У Фламана были печальные карие глаза, высокие скулы и хорошие зубы, светло-каштановые волосы уже начинали редеть. Его можно было назвать симпатичным, и, по мнению Верлака, ему наверняка везло в любви. Верлак припомнил, что в полиции недавно устраивали вечеринку по случаю помолвки Фламана.

Откинувшись на спинку кресла, Верлак произнес:

– Новости и впрямь плохие.

– Да, шеф. Хуже некуда.

– Вы не могли бы связаться с полицейскими, которые охраняли ее палату, и попросить завтра с самого утра прийти сюда?

Фламан явно удивился:

– Но у нее же остановилось сердце.

– Да, Ален. И несмотря на это, нам надо знать, кто побывал в ее палате.

Фламан бросил взгляд на часы.

– Они только что сменились с дежурства. Сейчас позвоню им.

– Вот и хорошо. А я свяжусь с комиссаром по мобильнику и введу его в курс дела.

Когда Фламан ушел, Верлак встал и уставился в окно на желтую стену тюрьмы, жалея, что виновник смерти Сюзанны Монмори еще не там.

Антуан Верлак не мог припомнить, когда в последний раз он так долго шел пешком до своего дома, находившегося на расстоянии нескольких кварталов от Дворца правосудия. На улице Рифль-Рафль он вдруг обнаружил, что смотрит отсутствующим взглядом на витрину кондитерской, спохватился, перешел через улицу Поль Берт и поднялся по ней вверх до короткой Эскичо Куд, или «Ободранные локти» по-провански, – даже не улочки, а узкого переулка, ведущего к его дому. В вестибюле он опорожнил почтовый ящик – обычно набитый счетами, но сегодня содержавший единственную открытку, – а затем медленно поднялся по лестнице, чувствуя себя как после удара в живот. На такой скорости он успел заметить, сколько краски облупилось с трехсотлетних стен и сколько керамических напольных плиток треснуло и разболталось в гнездах.

Радуясь, что попросил Марин зайти за стейком к сегодняшнему ужину, он вошел в квартиру и высыпал мелочь из карманов на кухонный белый стол под каррарский мрамор, а потом выложил туда же коммуникатор «блэкберри». Как раз в этот момент раздался сигнал – пришло сообщение от Марин: «Опаздываю, тут кошмар на почте! Буду через полчаса со стейком и десертом от „Мишо“!» Длина квартиры Верлака втрое превосходила ширину. Он направился в ванную, отделенную от спальни перегородкой из толстого стекла, и пустил в ванну воду. В спальне он задержался взглядом на гигантской черной картине Пьера Сулажа, потом повернулся и выглянул в одно из двух окон, выходивших в тихий, заросший деревьями двор. Единственным звуком здесь было пение птиц, и Верлак снова исполнился благодарности за то, что упорства и удачи оказалось достаточно, чтобы подыскать эту квартиру в самом центре города. Он разделся, погрузился в ванну, зажал нос и трижды окунулся с головой в горячую воду, надеясь, что, когда он вынырнет в очередной раз, выяснится, что мадемуазель Монмори каким-то чудом ожила.

Верлак дотянулся до маленького прованского табурета с плетеным тростниковым сиденьем, где лежала стопка пушистых белых полотенец, и взглянул на открытку, которую принес с собой. Открытка была ярких, почти флюоресцентных оттенков, как будто из шестидесятых годов. Передний план на ней занимали высокие зеленые растения с мясистыми листьями, на заднем виднелась сушильня, крытая соломой, а рядом с ней фермер в соломенной шляпе наклонялся, чтобы сорвать большой лист. Верлак заулыбался, сразу же узнав знаменитые табачные плантации Виньялеса на западе Кубы. Он перевернул открытку и прочел: «Сделал, как ты сказал, и навестил твоих друзей, табачных плантаторов. Потрясающие люди! И вправду соль земли. Такие сильные, гордые и щедрые, что даже не верится. Совсем меня забаловали. Завтра обратно в Гавану – надеюсь, там благодаря чуду и без счета выпитому рому я наконец-то научусь как следует танцевать сальсу в „Каса де ла музика“! Целую-обнимаю, Арно».

Улыбаясь, Верлак выбрался из ванны, открыл сток, натянул джинсы и тенниску, направился на кухню и пристроил открытку от Арно на холодильник. Восемнадцатилетний Арно писал так же складно, как и говорил, и Верлак ощутил легчайший прилив гордости при мысли, что именно он подкидывал парню подработки, в результате чего тот сумел скопить средства на самое настоящее приключение перед началом серьезной учебы. Арно со своей матерью-вдовой жил в том же доме, что и Верлак, этажом ниже.