Читать книгу "Петр Лещенко. Исповедь от первого лица - Петр Лещенко"

Ресторан у Христопулоса был «французским», поэтому я там не пел, а только танцевал. Зиночка же пела так называемые «куплеты с Монмартра», веселые и в меру фривольные. Улыбалась она тогда только во время выступлений. Все остальное время ходила с мрачным выражением лица. Я всячески пытался ее развлечь, но мне этого не удавалось. Много позже Зиночка упрекнула меня в черствости и бессердечии. «Я страдала, а ты был весел», — сказала она. «Знала бы ты, что творилось у меня на душе, — ответил на это я. — Я тоже страдал, но притворялся веселым, чтобы приободрить тебя, отвлечь от мрачных мыслей». Врач, который наблюдал Зиночку в Афинах, порекомендовал мне именно такую линию поведения, и сам я считал так же. Но оказалось, что Зиночке было бы лучше, если бы я вместо того, чтобы отвлечь ее, плакал бы вместе с ней. Ладно, что было, то прошло, жизнь вспять не повернуть.

Проклятые «патриоты» нашли нас и в Салониках. Всего каких-то десять дней прожили мы спокойно, если, конечно, ту жизнь можно назвать «спокойной». Но, во всяком случае, нас никто не тревожил. На одиннадцатый день во время выступления я увидел в зале Молодого, то есть того из двух наших преследователей, что был помоложе. Он сидел за столиком в компании какой-то девицы, внешний вид которой не оставлял сомнений в ее профессии. Судя по лицу, девица была не то гречанкой, не то цыганкой. Встретившись со мной взглядом, Молодой подмигнул мне словно лучшему другу. Я не помнил, как закончил выступать в тот вечер. В голове вертелась только одна мысль: «Как они нас нашли?» Ответ был простым — нас выдал Адамиди, ведь, кроме него, никто не знал, куда мы едем. Что в ресторане, что в гостинице мы говорили о предстоящем отъезде шепотом, чтобы нас не подслушали. Ответ был простым и напрашивался сам собой, но я не мог поверить в то, что Адамиди, по доброй воле решивший нам помочь, нас выдал. Впрочем, я не знаю, при каких обстоятельствах это произошло. Возможно, эти негодяи пригрозили, что убьют Адамиди или сожгут его ресторан.

Зиночка Молодого не узнала. Она в тот вечер была настолько испугана, что не запомнила лиц наших преследователей. Когда этот негодяй после нашего выступления явился к нам в гардеробную, Зиночка узнала его только по голосу.

«Разве вас не предупреждали, что не следует совершать опрометчивых поступков? — с прежней своей усмешкой спросил Молодой. — И разве вам не объяснили в детстве, что, давши слово, нужно его держать? Неужели вы думали, что сможете от нас ускользнуть?» «Оставьте нас в покое! — взмолился я, глядя в его холодные безжалостные глаза. — По вашей милости мы потеряли ребенка! Жена моя разбита этим горем. Сам я тоже не могу думать ни о чем, кроме этого. Зачем вы нас преследуете?» «Затем, что мы никому не позволяем обманывать нас, — ответил он. — Но так уж и быть. Из сострадания к вашему горю мы простим вас на первый раз и не станем наказывать. Но впредь на наше снисхождение не рассчитывайте». «Чего вы от нас хотите?» — спросил я. «Пока — ничего. Но скоро найдется дело. Вы пригодитесь нам и в Салониках. Артисты — весьма ценные помощники в нашем деле. К вам придет человек, который передаст поклон от Павла Антоновича. Подчиняйтесь ему во всем. И помните, что любая оплошность, не говоря уже о неповиновении, обернется для вас плохо. Совсем плохо».

Сказав это, негодяй издевательски поклонился нам и ушел. Мы с Зиночкой посмотрели друг на друга и без слов поняли, что нам нужно делать. Из ресторана в гостиницу мы шли налегке, чтобы не вызывать подозрений у тех, кто мог за нами следить. Наши костюмы и одна из моих гитар остались Христопулосу в счет неустойки. Хорошо еще, что накануне мы получили плату за первые выступления. Разумеется, мы никого не предупреждали о том, что уезжаем. Представляю, как на следующий день ругал нас Христопулос, когда обнаружилось, что мы не пришли выступать. Но у нас не было другого выхода. Имея дело с такими преследователями, мы не могли позволить себе никакой огласки.

Мы бежали наугад, куда глаза глядят. Нами владела только одна мысль: «Прочь! Прочь! Как можно скорее!» Самый ближайший пароход шел в Смирну. Мы поплыли на нем. Когда пароход вышел из порта, я облазил его сверху донизу в поисках тех, кто мог бы нас преследовать, но не обнаружил на нем ни одного русского. Смирна подходила нам тем, что там почти не было русских эмигрантов. Нескольких известных нам человек можно было не считать. Ни один из них не мог быть членом Союза.

В Смирне мы первым делом явились к Ахмеду-аге и наврали ему с три короба, объясняя свой приезд в город. Ахмед-ага встретил нас радушно, но работать у него не предложил. Мы обошли несколько мест, работы не нашли и спустя два дня уехали в Константинополь. Решили, что если и там ничего для нас не найдется, то поедем в Ригу к родителям Зиночки.

Случившееся долго держало нас в напряжении. Идя по Константинополю, мы часто оглядывались — уж не преследует ли нас кто? Бедняжка Зиночка вздрагивала от каждого громкого звука. До этого мы были общительными, а теперь начали сторониться людей.

В Константинополе нам посчастливилось уже на следующий день после приезда устроиться в ресторан «Пти шале». Взяли нас только до августа, но мы и сами не собирались надолго здесь задерживаться. Нам нужно было укрыться на время. Мы надеялись, что нас не станут долго искать. У членов Союза должны были быть дела поважнее. Из предосторожности мы выступали в «Пти шале» под псевдонимом «Жан и Жанна Дюран».

К счастью, больше нас никто не беспокоил. К концу лета Зиночка оправилась от горя, стала похожа на себя прежнюю. Но горе занозой засело в наших душах и время от времени больно кололо.

Возвращение в Бухарест

К концу нашего пребывания в Константинополе мы решили, что поедем не в Ригу, а в Бухарест. Зиночка никогда не была в Бухаресте, только слушала мои рассказы о нем. Мне очень хотелось, чтобы ей понравилось в Бухаресте. Так и случилось. Она восхищалась: «Какой красивый город!» Я был счастлив. Мне казалось, что все вернулось на круги своя, что наши отношения снова стали такими же светлыми, что и раньше.

Многие супруги-артисты выступают вместе. Это не столько традиция, сколько уступка обстоятельствам. Актерская жизнь связана с постоянными разъездами. Что за семейная жизнь получится, если супруги будут в разных труппах? Они же тогда станут встречаться раз-другой в году, по случаю. Хочешь не хочешь, а надо держаться друг друга, то есть работать вместе. В этом кроется огромная опасность для любви. На первый взгляд все обстоит замечательно, поскольку два любящих сердца постоянно находятся рядом. Любовь не терпит разлук, даже небольших. Но эта вечная близость, когда и дома, и на работе супруги вместе, когда они говорят и думают об одном и том же, может и убить любовь. Я сравниваю это с действием кислоты на металлы. Обычные металлы кислота разъедает, а благородные — золото и серебро, — ей не по зубам. Так же и с любовью. Я понял это, когда женился на Верочке. Скоро будет десять лет, как мы вместе, за все это время мы если и разлучались, то на день-другой, и сегодня, когда я пишу эти строки, наши чувства так же сильны и так же свежи, как и в 1942 году. Потому что нас связывает настоящая любовь, то самое чувство, которое есть «веселье жизни хладной», а не «мучение сердец»[30]. И мы знаем, что наши чувства всегда будут оставаться такими. С Зиночкой же все было иначе. Мы любили друг друга, но наша любовь оказалась не настолько крепка, чтобы выдержать потрясения и испытание постоянной близости друг с другом, «варки в одном и том же котле», как выражался импресарио Дуганов. Уже в 1928 году мы с Зиночкой начали «приедаться» друг другу. Зиночка никогда не говорила об этом. Не говорила до тех пор, когда все уже стало ясным и без слов. Я же объяснял холодок в отношениях то трагедией, случившейся в Афинах, то тяготами актерской жизни, то рождением нашего сына Игоря… Возможно, если бы я не был таким глупым, а Зиночка такой скрытной, мы могли бы все исправить и до сих пор были бы вместе. Не правы те (в том числе и Зиночка), которые объясняют мой развод с ней появлением Верочки. Семя любви должно упасть на подготовленную почву. Если сердце полно любовью, то другой любви там нет места. Если же в сердце пустота, то семя любви может там прорасти. Верочка не разлучила меня с Зиночкой. Она заполнила пустоту, давным-давно образовавшуюся в моем сердце. «Заполнить пустоту» и «разлучить» — это разные понятия. Абсолютно разные!