Читать книгу "Когда я был маленьким, у нас была война - Станислав Олефир"

Когда упреет крупа и проварится картошка, приходило время наш суп сдабривать. Бабушка Степанида открывала ключиком сундук и доставала кусочек старого сала. Был этот кусочек меньше спичечного коробка, привязан на нитку, словно лоскуток материи, которым играют с котенком. К тому же вареный-перевареный, потому что побывал во всех супах и кулешах, которые варила бабушка Степанида с прошлого года. Она опускала сало в кипящий чугунок и принималась считать до десяти. После этого сало должно снова отправиться в сундук. К счастью, даже такой короткий счет бабушка Степанида знала неважно, мы усиленно помогали ей и, конечно, сбивали с толку. Счет начинался сначала. И вот так раза три или даже четыре.

Наконец счет доходил до десяти, сало снова отправлялось в сундук, и все садились за стол. Когда возвращались домой, хвастались, до чего же жирного «супца» наелись у бабушки Степаниды!

Федя, Тося и паровозы

Если пригородный поезд задерживается у нашего села и кто-то интересуется, чего стоим, ему с улыбкой объясняют: «Федя борщ доедает».

Федя – мой дальний родственник. То ли двоюродный дядя, то ли кто-то в этом роде, и его давно нет в живых. Он, как и многие из нашего села, работал на железнодорожной станции. Был, по определению мамы, вечным парубком, ни выпивкой, ни картами не интересовался, компанию ни с кем не водил. Зато любил паровозы. Никто лучше Феди не разбирался в золотниках, клапанах, поршнях и шатунах этой громадной и сильной машины. По одному только сипу мог определить, все ли хорошо в ее железной душе. Но главное, Федя мог заглушить прохудившуюся трубку в паровозном котле при горящей топке. Набросает на колосники побольше угля, наденет на голову асбестовый мешок – и прямо в топку…

Говорят, даже остановку у нашего села сделали из-за Феди. Раньше поезд останавливался только на Писках, теперь – совсем рядом.

Еще Федя любил борщ, и, если в деповской столовой не варили борща или он получался неудачным, Федя бросал все дела и отправлялся домой.

До войны с работой было строго, особенно на железной дороге. Федю несколько раз арестовывали и собирались судить, но, лишь сунут в кутузку, на станции выходят из строя несколько паровозов, и его возвращают в депо. А после того как Федя отремонтировал паровоз с литерным грузом прямо на перегоне, на все его фокусы махнули рукой…

Жил Федя на краю села вдвоем с матерью, теткой Василиной. Каждое утро она варила ему чугун борща и будила:

– Федор, вставай, на дачный опоздаешь.

– А борща налила? – спрашивал сквозь сон Федя.

– Налила, налила. Вставай, а то совсем простынет. Федя съедал большую миску борща, с минуту сидел, прикрыв глаза, затем заявлял:

– Дэбэлый[8] борщ сегодня получился, мамо. Насыпь, наверно, еще одну мыску.

– Да ты з глузду зъихав[9], Федор! – отчаянно восклицала мать. – Дачный возле Писок свистит.

– Ничего. Посвистит, – успокаивал ее Федор и снова брался за ложку…

Наевшись, надевал железнодорожную суконную куртку с блестящими пуговицами и отправлялся к остановке. Поезд уже стоял у переезда, машинист, свесившись с окошка, ругал Федю, но тот даже не поднимал голову. Шел и внимательно слушал паровоз. Если с паровозом все в порядке, садился в ближний вагон, да же не взглянув в сторону машиниста. Если же в сипении паровоза что-то настораживало, грозил машинисту кулаком и карабкался в паровозную будку…

Года за три до войны тетка Василина умерла, и ее место заняла Тося. Она еще соплюшкой бегала за Федей, но тетка Василина не пускала и за порог, а сколько жила, столько и подбирала ему другую невесту. И богаче, и хорошего рода, да чтобы и пара. Федя почти двухметрового роста, а Тося – чуть выше пояса. Конечно, красивая и работящая, но для Феди маловата.

Подходящих невест в нашем селе не было, а городские крутили носом. Так тетка Василина и умерла, не увидев ни невестки, ни внуков.

Тося, даже не дождавшись, когда высохнет на могиле земля, перебралась к Феде, да так и жила непонятно кем. Мама как-то выгнала корову в стадо и на правах родственницы решила проверить, как они там ночуют. Оказывается, они даже спали порознь! Федя – в горнице, а Тося – в прихожей на широкой скамейке. Только и того, что варила Феде борщ, будила к дачному да стирала спецовку. Мама говорила, Федя за своими паровозами даже не заметил, что у него другая хозяйка.

Но, может, мама и не права. Тетка Кунька тоже была в гостях и заметила, что на постели у Феди две подушки и на обеих отпечатаны головы. Не станет же Федя спать на подушках по очереди? А на скамейку Тося успела перебраться, когда заметила, как мама мелькнула за окном. Стыдно ей: не мужняя жена – и с Федей в одной кровати. Еще тетка Кунька видела, как Тося его целовала. Прямо на улице! Тот согнулся в три погибели, а эта целует. А уж такой бирюк, как Федя, просто так кланяться не станет.

К тому же из-за неважного столовского борща домой теперь не уходил. Тося каким-то образом выведывала, что сегодня ее Федя голодает, ставила в кошелку кувшин с борщом, там же пристраивала бутылку молока и торопилась к железной дороге. Стояла и ожидала попутный поезд. Пассажирский или грузовой – без разницы. Машинист издали узнавал Тосю и притормаживал, кочегар на ходу подхватывал кошелку, помощник машиниста – Тосю. Потом таким же макаром высаживали у паровозного депо.

Тося кормила Федю, затем принималась помогать. Подавала инструмент, вытирала с Фединого лица капельки пота или просто сидела и смотрела, как он работает.

Где-то к полуночи с ремонтом обычно заканчивали, в топке горел огонь, и приборы показывали, что паровоз просится в путь. Федя садился на место машиниста, Тося – ему на колени, и в таком виде совершался пробный пробег от депо до поворотного круга.

В те годы любимой у молодежи была песня о трактористе Петрухе:

По дороге, по пыльному тракту ли —Все равно нам с тобой по пути.Прокати нас, Петруха, на тракторе,До околицы нас прокати!..

А вот Федя катал любимую на паровозе. До поворотного круга и обратно. Снова до круга и снова обратно. Пока не приходил к выводу, что с машиной все в порядке. Тогда Тося бралась за висящую над головой петлю, открывала клапан и посылала всему миру победный гудок. Громкий и длинный. В диспетчерской, на стрелках и даже у нас в селе узнавали, что Федя с Тосей вдохнули жизнь в еще одну заболевшую машину.

Какое-то время они сидели и любовались своей работой, после спускались вниз и шли к стоящей в углу депо вырезанной из паровоза будке. Когда-то в ней был тренажер для молодых машинистов, потом ее занял Федя. Хранил инструмент, запасные части, переодевался в спецовку. Здесь же стоял сбитый из досок топчан. На этом топчане Федя с Тосей и оставались до утра.