Читать книгу "Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп"

Просить о помощи Арно де Тизана, чье имя ей назвал Карл де Валуа, показалось Констанс де Госбер очень разумной альтернативой. Таким образом она проявит доверие и почтение к королевскому правосудию, несмотря на то что благодаря своему высокому духовному званию была ему неподвластна. Тем более что она старалась не вмешиваться в эту бретонскую трясину, в которой барахтался мессир де Валуа, и не просить о помощи де Тре, которого она немногим раньше сильно выругала за беспечность и нерадение.

На память Констанс де Госбер пришла фраза, которую очень любил повторять отец, всегда вызывавший ее восхищение: «Политическое искусство сводится к очень немногим вещам: дать двоим одинаковое количество благ, при этом заставив одного поверить, что к другому вы далеко не так щедры». Несмотря на безграничный цинизм этой максимы, аббатиса много раз имела возможность убедиться в ее правоте.

Она подобрала стилет и со вздохом облегчения прижала к своему пылающему лбу прохладное серебряное лезвие. Мысль о том, что Создатель ей поможет и защитит, казалась теперь очень скудным утешением. Убийца Анриетты сторицей заплатит за свое преступление, она поклялась в этом.

В то мгновение, когда слова этого безмолвного обещания снова вспыхнули в ее мозгу, кто-то постучал в дверь кабинета, причем настолько сильно, что дверь чуть не подпрыгнула. Бландин Крезо, секретарша, приоткрыла дверь и высунула голову наружу.

– Мадам матушка, пришел доктор[79] Антуан Мешо. С ним какой-то высокий мужчина, он мне не знаком. Его представили как прекрасного высоконравственного медика.

– Где они дожидаются?

– В медицинском кабинете.

– Я сейчас к ним присоединюсь, а пока идите туда вы, дочь моя, – приказала Констанс де Госбер.

Секретарша – низенькая полноватая женщина средних лет, чья энергия была сравнима только с ее компетентностью, – произнесла нерешительным тоном:

– Матушка, вы совершенно уверены, что…

Аббатиса прервала ее тоном, не терпящим возражений:

– Да, абсолютно уверена!

7

Женское аббатство Клерет, ноябрь 1305 года

Несколькими минутами позже, войдя в скромный медицинский кабинет, мадам де Госбер увидела там двух мужчин, которые наклонились над телом Анриетты де Тизан, почтительно склонив головы и молитвенно сложив руки. Покойная лежала на длинном столе темного дерева, освещенном высоким застекленным окном – почетная привилегия для находящихся здесь больных. Двое мужчин молчаливо поприветствовали аббатису. Та пояснила, обращаясь к доктору Мешо, с которым была давно знакома и чей здравый смысл и знания она ценила:

– Мессир доктор, я так поспешно вызвала вас к себе, чтобы… Я даже не знаю, на что надеюсь… Это прискорбное и такое несправедливое событие затуманило мне разум.

– Насколько я понял из вашего короткого послания, от меня требуется почтительно освидетельствовать вашу почившую духовную дочь, чтобы как можно точнее узнать причину ее смерти и попытаться извлечь сведения о бесчестном безумном злодее, который отнял у нее жизнь.

Мадам де Госбер кивнула в знак согласия. Ей было в высшей степени наплевать на молчаливое неодобрение сестер по ордену. Чтобы эти ученые, но все же мужчины, раздевали покойную и оскверняли ее своими взглядами и прикосновениями, пусть даже самыми почтительными!.. Но аббатиса стремилась сделать все, что в ее власти, чтобы убийца был пойман и наказан. Антуан Мешо снова заговорил, сделав жест в сторону своего спутника:

– Время торопит нас, и я взял на себя смелость попросить своего высокоученого собрата присутствовать здесь и поделиться своими восхитительными знаниями. Он оказал мне честь, воспользовавшись моим гостеприимством во время своего пребывания в Ножан-ле-Ротру.

Высокий худой мужчина с серыми глазами еще раз склонился перед аббатисой и произнес мягким почтительным голосом:

– Йохан Фовель, доктор Брево, к вашим услугам, мадам матушка.

Мешо, в голосе которого слышалось самое неподдельное восхищение, продолжил фразу своего собрата по профессии:

– И, смею заверить, самый лучший среди нас.

– Мадам матушка, – снова вступил в разговор Йохан Фовель, который, казалось, не услышал лестных слов в свой адрес. – Могу ли я быть уверенным, что мы найдем вашу духовную дочь такой, какой видим ее сейчас? Что ее не станут ни мыть, ни переодевать?

– Да, разумеется… Я только приказала снять с ее шеи эту омерзительную веревку.

– Надеюсь, вы ее сохранили?

– По правде говоря, не знаю, но я могу об этом осведомиться у больничной сестры.

– Мне будут полезны любые сведения, – подтвердил высокий худой мужчина. – Какой именно была веревка?

– Да господи, я тогда была в таком волнении и ужасе, что не обратила на это ни малейшего внимания. Самая обычная пеньковая веревка, какие используют, чтобы перевязать охапку хвороста или кипу белья.

– Хм… И вот еще что: веревка была повязана на ее шею поверх ее пелерины, ее головного убора и воротника платья?

– Ну, разумеется, – ответила аббатиса, и ее голос чуть сдавленно прозвучал в этой ледяной комнате.

Внимательно глядя в голубые глаза этой женщины – хрупкой, как воробей, но вместе с тем излучающей необычайную силу и властность, – Фовель снова заговорил:

– Позволите ли вы удостовериться, что интимным частям тела мадам де Тизан не был нанесен ущерб?

Побледнев и судорожно сглотнув, мадам де Госбер пробормотала:

– Вы хотите сказать, что…

– К сожалению, речь идет о том, что может являться неизбежным следствием таких чудовищных явлений, – настаивал Йохан Фовель. – Конечно, у вас здесь нет ни судебной матроны[80], ни компаньонки[81]. Но я принял роды у стольких женщин, что их гениталии уже не являются для меня тайной.

– Однако я полагала, что мужчины вашей профессии избегают подобных испытаний, – возразила аббатиса немного уязвленным тоном.

– С моей точки зрения, они совершают большую ошибку – все мои собратья, которые хотят сыновей и не знают, откуда те появляются на свет. Все превозносят зарождение жизни, но отводят глаза от живота, откуда вот-вот появится на свет младенец. Что же касается тех докторов медицины, которые рассуждают по-латыни об оттенках мочи, то они сожалеют лишь об одной, с их точки зрения, ошибке Всемогущего: что дети не рождаются ни в капусте, ни в лилиях. Таким образом, они могли бы обойтись вовсе без женщин, к большому удовлетворению некоторых из них.