Читать книгу "Ночной гость - Фиона МакФарлейн"

Короче, от Джорджа были одни неприятности. Фрида перепробовала все, но он отвергал любую помощь. Рут симпатизировала людям, отвергавшим любую помощь. Она чувствовала, что она одна из них, несмотря на нынешнюю покорность. Фрида беспокоилась за материнский дом, который она описала, как «дом, в котором она умерла». Рут одобрительно кивнула. Она никогда не была в доме, где умерла ее мать, в доме приходского священника в штате Виктория. Мать навещала друзей и умерла от удара ночью. Отец Рут умер в больнице. И еще был Гарри, умерший вообще под открытым небом.

Фрида отнесла таз в ванную, чтобы сменить воду. Рут заметила, что движения Фриды стали гораздо более быстрыми, чем всегда, но, пожалуй, менее точными. Она расплескала мыльную воду на свои великолепные полы.

– Не понимаю, зачем я вам все это рассказываю, – сказала она, вернувшись и неожиданно напустив на себя официальный вид.

Но, нанося кондиционер на волосы Рут, она снова расчувствовалась. Она держала ее волосы у корней, совсем не дергая, как когда-то ее мать в залитой зеленым светом ванной. Да, неприятности были нешуточными: две закладные на дом и задержка платежей. Потеря дома была бы не так страшна, не будь он домом, «в котором она умерла». В наши дни социальным работникам платят гроши.

– Вам мне не надо это объяснять, – сказала Фрида. – Вы же знаете, как нас недооценивают.

А Джордж слишком горд, чтобы просить о помощи. На самом деле они оба были слишком горды. Кое-кто из родственников мог бы протянуть им руку помощи, ради их покойной матери и Фриды, но гордость не позволяет ей просить.

– Ты покидаешь свой дом раз и навсегда, – сказала Фрида. – И возвращаешься с высоко поднятой головой или не возвращаешься вовсе.

Из этих слов Рут поняла, что Фрида порвала все связи с Фиджи, что ее уход был драматичным и что она надеется всей жизнью доказать, что поступила правильно. Рут кивнула, чтобы показать, что понимает ее, и Фрида придержала ей голову сильными пальцами.

– Я думала о том, чтобы взять еще одну работу, – продолжала Фрида.

Она сделала паузу, чтобы они обе могли оценить благородство такого шага, как вторая работа.

– А потом подумала: «Простите, я едва справляюсь с этой. Но я не зарабатываю миллионов. Знаете, как я довольна, что получила от вас эту дополнительную работу – готовить в уик-энд? Этим я заплачу за электричество. Джордж никогда не гасит света. Если бы не я, то каждую ночь наш дом сверкал бы, как рождественская елка. А сколько времени он проводит в душе?»

– Это очень расточительно, – заметила Рут.

– Что ж, кто из нас не любит хороший долгий душ? – отрывисто сказала Фрида, вытирая полотенцем голову Рут. – Ну, как теперь?

– Намного лучше. – Рут попробовала дотронуться до головы, отозвавшейся нестерпимым зудом.

– Что еще? Мы подготовим вас к визиту вашего гостя – вот что мы сделаем. – Рут попыталась услышать в этих словах намек на что-то неприличное, но ничего не обнаружила. – Давайте-ка посмотрим ваши ступни.

Довольно долго Рут вообще не вспоминала о своих ступнях. Она была слегка удивлена, найдя их целыми и невредимыми на конце своих ног. Она приподняла их, вытянув носки, и Фрида, само очарование, сняла с нее тапочки. Маленькие ступни Рут были усыпаны веснушками, а на длинных пальцах сидели обломанные ногти. Фриду ужаснула сухость ее пяток.

– Так не пойдет, – сказала Фрида и бросилась в ванную. Она вернулась еще с одним тазом горячей воды и серым кусочком пемзы. – Знаете, – сказала она, – я как-то слышала, что лучшее средство от потрескавшихся пяток, вы не поверите, детский крем от опрелостей!

Она усмехнулась и опустила ноги Рут в таз, над которым поднимался пар. Она скребла ее пятки пемзой, и вода в тазу стала молочно-белой, но кажется, Фриде не было противно.

Рут согнула одну ногу. В горячей воде она казалась тяжелой и бескостной.

– Вы слишком добры ко мне, – сказала она.

Фрида молчала. В тазу хлюпала вода.

– Так делал мой отец, – сказала она. – Раз в год он проводил церемонию омовения ног. Мыл ноги всем пациентам, потом служащим клиники, прислуге, мне и, наконец, моей матери.

– Зачем?

– Чтобы напомнить нам и себе, что он здесь для того, чтобы нам служить, а не наоборот.

Прекратив орудовать пемзой, Фрида с сомнением прищурила один глаз.

– И потому, что это было приятно, – добавила Рут. – Ему было приятно это делать.

Рут запомнились эти церемонии как залитые золотом дни, светлее обычного, но, несмотря на это, в них было что-то тревожное, ощущение надвигавшейся беды. Ее мать подготавливала всех: чистила и стригла ногти пациентам, откидывала простыни с ног и выстраивала в коридоре персонал. Санитарки-фиджийки хихикали, снимая мягкие белые туфли, которые заставлял их носить отец. Смотритель территории больницы, худой, веселый человек, мыл ноги под уличным краном, пока санитарки не отгоняли его криками.

– А вдруг он тебя увидит? Вдруг увидит? – волновались они.

В клинике лечились бедняки из Сувы. Они приходили сами – с болью, травмами, затрудненным дыханием, кровью в стуле, онемевшими конечностями, беременностями, мигренями, лихорадкой, – и отец Рут лечил их или направлял к другим врачам либо домой. Им не полагалось оставаться на ночь, но часто они оставались, когда в палатах для фиджийцев не было мест. Поэтому утром на церемонии омовения ног присутствовали больные, которые остались на ночь, их родственники, а также те, кто пришел этим утром, и прежде чем всех их осмотреть, отец Рут мыл им ноги.

Омовение ног происходило в Великую пятницу – этот торжественный и мирный день выделялся из череды других (хотя больных все равно приходилось лечить, полы мыть, а матери Рут с помощью мальчика-слуги готовить ланч). Сначала они шли в церковь, которая в это время года, прямо накануне Пасхи, была полна напряженного ожидания. Пелись благодарственные псалмы, а отрывки из Библии призывали к смирению. Вся служба выражала сдержанную скорбь. Потом семья направлялась из церкви в клинику. Отец Рут, в воскресном костюме, шел впереди. Он отличался бесконечным трудолюбием и легким веселым нравом. Его спина была широкой, как у каменщика или спортсмена, но голова небольшой, адамово яблоко выступающим, а волосы на макушке торчали мальчишескими вихрами. У него были прекрасные волосы и длинные ресницы, плотное, крепкое туловище, но изящные конечности: тонкие лодыжки и стройные ноги кенгуру, руки хирурга и аккуратная голова с филигранными волосами. Из-за этого он порой казался хрупким. Роженицы вздрагивали, увидев своих увесистых младенцев в его тонких руках. Когда в день омовения ног эти сухощавые руки скользили по мыльным ступням больных, персонала и членов семьи, они казались точными инструментами плотника. Рут помнила ощущение костяшек его пальцев на своем подъеме и две длинные руки, воздетые над ее ногами, словно для молитвы.

Он неуклюже ползал по полу перед персоналом и пациентами – слоненок на кафельном полу, – таская за собой ведро с водой. Солнечный свет сквозь листья пальм за окном падал полосами на смуглые ноги стоявших. После каждых четырех человек он вставал, чтобы принести в ведерке чистую воду. Все молча наблюдали за ним. Перед началом процедуры сестры боялись рассмеяться, но такого никогда не случалось. Они скромно стояли в ряд. Когда он приближался, они порой прятали свои улыбки, но во время омовения, когда он смиренно склонялся перед ними, их лица были серьезны и строги, и даже самые юные что-то бормотали, касаясь его головы. Иногда они плакали.