Читать книгу "Кровавая жертва Молоху - Оса Ларссон"

– Продолжай!

– Зачем? Народ здесь, в деревне, гнусноватый, но они ее не убивали. А расскажи я тебе, ты пойдешь всем задавать вопросы. И тут выяснится, что я доносчица. И мне камнями выбьют все окна.

– Кто-то заколол ее, – жестко произнесла Ребекка. – И не одним ударом. На теле сотни ран. Я ее видела. Ты намерена мне помочь?

Майя Ларссон положила ладонь на затылок и уставилась на Ребекку.

– Ты умеешь уговаривать.

– Умею.

– Знавала я твою мать. Мы с ней обычно вместе ходили на танцы. Она была красавица. За ней мужики волочились толпой. Потом она повстречала твоего папу и вышла за него замуж, а я перебралась в другое место, и мы потеряли связь друг с другом. Суль-Бритт иногда тоже ходила с нами, но она была помоложе. Но мы ее брали, потому что она моя кузина. И вдруг она залетела. И родила сына, Матти, когда ей было всего семнадцать. А папаша свалил еще до того, как малышу исполнился год. Я даже не припомню, как этого козла звали. Он уехал, все у него сложилось прекрасно, устроился водителем погрузчика на «Скании». Ну, как бы там ни было, Суль-Бритт встретила нового парня. Потом и с ним рассталась. А потом у нее появился еще один. Он пил. Приводил домой дружков, они пили и шумели. Так что моя сестра его выставила. И этого оказалось достаточно. Матти стали дразнить в школе, говорили, что мать у него проститутка и что она пьет.

– Она действительно пила?

– Да, она и впрямь пила многовато. Однако, сама знаешь, это дело любят многие. Но она стала тем человеком, на которого последний неудачник может поплевывать свысока. Туда же и все старухи в деревне, у которых хоть какой-то мужик да есть. Мне кажется, жизнь с полным идиотом переносится легче, если убедить себя, что лучше уж жить с таким, чем вовсе без него. Потому что тогда у тебя, по крайней мере, жизнь приличнее, чем у других. И самому можно пить со спокойной совестью. Потому все и решили, что Суль-Бритт пьет больше них. И когда она идет по деревне, пропустив стаканчик, – она пьяная, фу, какая срамота! А все остальные приходят к ней, в каком бы виде они ни были. Суль-Бритт была тем человеком, к которому шли мужики, напившись, поссорившись с женой или получив пинка под зад. Тут они брели к ней на заплетающихся ногах. Она поила их кофе, не более того. Я точно знаю. Не то чтобы я считала, что это вообще имеет значение, но, во всяком случае, дело обстояло именно так. А затем они отправлялись домой к жене, или к соседу, или к дружку и хвастались, что трахались с ней. Гнусное вранье. Попытка выдать желаемое за действительное. Вот так. Кое-кто называл ее шлюхой. Просто не понимаю, зачем она осталась здесь. Не понимаю, зачем ты вернулась сюда.

Ребекка посмотрела в окно. Снег? Несколько заплутавших снежинок парили в воздухе, словно не могли решить, упасть им или снова воспарить.

Ей не хотелось все это слышать. Не хотелось слышать о своих родителях. Ей не нужна была правда о той Курравааре, которая не принадлежала ей.

«Гораздо проще держаться на расстоянии от всего этого теперь, когда я стала взрослой, – думает Ребекка. – Мне не нужно общаться с этими людьми. Другое дело, когда я была маленькой. Тогда они сидели в моем классе. У меня не было шансов против них».

– Ей кто-нибудь угрожал?

– Над Маркусом издевались деревенские дети. Они ведь все вместе едут в город по утрам на школьном автобусе. И Суль-Бритт пошла к директору школы, чтобы об этом поговорить. Родители рассердились – на Суль-Бритт! За то, что она посмела обвинить их детей. Однако моя сестра не отступила и ответила им, когда Луиза и Лелле Ниеми кричали и ругались, стоя у нее под дверью. Они делали такие мелкие пакости, из-за которых в полицию не обратишься. Например, врубают дальний свет, когда встречаются с тобой на темной дороге. И – да, они называли ее шлюхой. Беззвучно произносили это слово, когда сталкивались с ней в магазине в городе. А Маркус умолял бабушку ничего не говорить и ничего не делать, потому что будет только хуже. Их сынок мимоходом сталкивает мальчишку в канаву или в сугроб. Отбирает у него вещи. В прошлом году она купила ему три новых рюкзака. Маркус сказал, что потерял их. Неправда, ничего он не теряет.

Достав из мойки грязную посуду, Майя заткнула раковину пробкой и стала наливать воду, складывая тарелки, стаканы и вилки обратно в пенящуюся воду.

– Не знаю, зачем я все это тебе рассказываю. Они полные идиоты, однако они ее не убивали.

Ребекка отметила, что Майя моет посуду по-старому, когда это делали в пластмассовом тазике, экономя горячую воду, а не под струей воды.

– Где они живут?

– В большом желтом доме дальше в сторону залива. Ты хочешь сказать, что сама этого не знаешь? Только не ссорься с ней и с их компанией. Это мой совет, если ты хочешь остаться жить в этой деревне.

Ребекка криво улыбнулась.

– Мне и раньше доводилось ссориться, с кем не надо. Я не из робкого десятка.

Теперь улыбнулась и Майя Ларссон – такой же кривой улыбкой, которая промелькнула и растаяла, словно ее что-то спугнуло. Возможно, скорбь и мысль о смерти матери.

– И то правда. Об этом я, кстати, читала. Да и слышала. Об этом много говорят. Ты убила тех пасторов, это случилось здесь, в окрестностях Курраваары.

«А где-то растут их дети, лишившиеся отца, – подумала Ребекка. – И ненавидят меня».

Она взглянула в свой пустой блокнот.

– Есть ли что-то еще, что ты хотела бы рассказать мне? О Суль-Бритт. Как она вела себя в последнее время? Ее что-то беспокоило?

– Нет. Или, если совсем честно, не знаю. Боюсь, я бы и не заметила. Сижу и кормлю с ложечки маму. Стараюсь угадать ее желания. Только что она жила тут – наводила порядок, прибиралась…

Майя обводит взглядом комнату.

– А теперь она стала маленькая, как птичка. Ты очень похожа на свою мать.

Ребекка почувствовала, как все внутри ее напряглось.

– Спасибо, что ты нашла время для этого разговора, – сказала она дружелюбно, стараясь ничем не выдать себя.

Майя Ларссон перестала мыть посуду и повернулась к ней. Ребекку не покидало чувство, что взгляд Майи буравит ее насквозь.

– Ах вот оно что, – проговорила Майя. – Так, стало быть. Но твоя мама не была злой. И твой папа – не жертва. Если тебе когда-нибудь захочется поговорить об этом, приходи ко мне попить кофе.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – ответила Ребекка и поднялась. – Мы свяжемся с тобой по поводу Маркуса.

Взглянув на часы, она поняла, что пора ехать на вскрытие.

В прозекторской, как всегда, царил холод. Ребекка Мартинссон и Анна-Мария Мелла даже не пытались снять верхнюю одежду. Слабый запах разлагающихся тел, более ощутимый – моющих средств и больничного спирта – все забивал табачный дым врача Похъянена.

Он восседал на своем рабочем стуле с сигаретой в одной руке и диктофоном в другой. Стул был металлический, на колесиках и напоминал скелет обычного офисного кресла, без спинки. Анна-Мария понимала, что Похъянен редко стоит. Говорили, что еще в прошлом году он перестал водить машину. И слава богу. На дороге он наверняка представлял бы опасность. Изнуренный болезнью, он проводил больше половины рабочего дня, лежа на диване в комнате отдыха для сотрудников. От Похъянена оставалось все меньше, и все заметнее становилась его болезнь. Рак. Внезапно Мелла ощутила приступ необъяснимого раздражения на старого врача.