Читать книгу "Ученик чернокнижника - Александр Белогоров"

Он хотел приступить к исполнению своего намерения с самого утра, выждав лишь время, необходимое для подъема и завтрака, но в планы вмешалась мама. Она припомнила обещание, данное Витькой сгоряча, и ему пришлось принимать деятельное участие в уборке квартиры. Все попытки перенести работу на завтра или даже просто на несколько часов позже не увенчались успехом. Мама умела быть непреклонной, особенно когда ей начинало казаться, что сын отбивается от рук. Так что Витька понял, что лучше смириться и активнее взяться за дело. К своему удивлению, он настолько вошел в азарт, что домашняя работа, обычно столь неприятная, стала даже доставлять некоторое удовольствие. Витька так старался и развил такой хороший темп, что управился уже к полудню.

Едва он выскочил на лестничную площадку, как внизу ему послышались шаги, которые, скорее всего, принадлежали Максиму. Витька понесся вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Но тут шаги стихли и раздался резкий, слегка приглушенный голос, который, несмотря на то что слова разобрать не удавалось, трудно было не узнать. Когда Витька спустился до нужной площадки, он увидел только закрывающуюся дверь квартиры Афанасия Семеновича. «Так и есть, он пошел туда! – с досадой подумал Витька. – Эх! Совсем чуть-чуть опоздал!» Сгоряча он даже хотел позвонить в дверь, но передумал и, обиженно сопя, уже никуда не торопясь, пошел на улицу.

Пробуждение оказалось на редкость приятным и случилось мгновенно, без обычной полудремы. Максим не мог даже припомнить, когда он чувствовал себя таким свежим и отдохнувшим. Мышцы, не слишком тренированные, буквально пели, рвались в бой. Ему казалось, будто он стал раза в два сильнее. Сознание было таким ясным и внимание до того обострилось, что мозг фиксировал буквально каждую мелочь. Комната как бы наполнилась новыми деталями, до этого момента ускользавшими от восприятия. Максим даже стал различать неуловимые раньше запахи, наполнявшие квартиру старика. Но вместе с тем мыслей не было никаких. Мозг только отображал, накапливал, но практически не обрабатывал информацию, поступающую в него потоком.

Уже вечерело. Родители должны были к этому времени добраться до дедушкиного городка и могли позвонить в любую минуту, но сейчас это его не волновало, как и состояние дедушки. Максим был наполнен олимпийским, почти сверхъестественным спокойствием. Он был готов следовать за своим учителем, выполняя любые его указания. Афанасий Семенович являлся для него сейчас средоточием мудрости, почти что божеством. Преклонению перед стариком не мешали даже те мелкие детали, которые стали ему заметны только теперь, в этом состоянии: запах пота, который не смог до конца отбить крепкий дезодорант, крошки в бороде, криво повязанный галстук, крохотное пятнышко на рукаве… Если бы даже сосед сделал вдруг что-то очень глупое или неприличное, и это было бы воспринято как должное, с подобающим пиететом.

– Ну-с, молодой человек! – Афанасий Семенович радостно потер руки, и это банальное движение обдало Максима волной новых впечатлений; трудно было даже представить, что за ним скрывается столько звуков, неслышимых в обычном состоянии. – Как самочувствие?

– Прекрасно, Афанасий Семенович! – четко, почти по-военному ответил Максим и даже не узнал собственного голоса, настолько уверенно, громко, но в то же время как-то монотонно, без выражения, он звучал. Словно у попа, которому до смерти надоела церковная служба, но ничего не поделаешь, волей-неволей приходится доводить ее до конца хорошо поставленным в семинарии басом.

– Ну что ж, отвар подействовал! – Старик был явно возбужден. При каждом восклицании изо рта у него вылетали капельки слюны. – Тогда можно приступать. Главный участник готов!

В другое время Максим был бы польщен, назови его Афанасий Семенович главным участником загадочного эксперимента и, наверное, из скромности стал бы отнекиваться. Но сейчас он почему-то воспринял такую свою роль как должное. Словно он что-то знал о будущем, но не вспоминал, не думал о нем. В таком состоянии мальчик походил на фаталиста самого крайнего толка, убежденного, что все, что должно случиться, непременно случится, а повлиять на события никак нельзя.

Афанасий Семенович медленно прошел в лабораторию, и Максим послушно, но на некотором почтительном отдалении последовал за ним. Просто удивительно, как в ней все изменилось за какие-то сутки, что Максим здесь не был! Все было на месте, но многочисленные, надраенные до блеска приборы располагались совершенно по-другому. Они словно сгруппировывались вокруг одной точки в центре комнаты, как зрители перед сценой, а те, участие которых в предстоящем действе не требовалось, не имевшие билета на представление, скромно столпились в сторонке. Небрежно задвинутые по углам, частью прикрытые темными чехлами, они смотрелись довольно-таки жалко и сиротливо. В лаборатории появились и такие инструменты, которые Максим раньше не видел. Они напоминали прожектора, что еще больше усиливало сходство с театром или цирком.

В центре же комнаты стояло нечто совсем уж загадочное. Массивное кресло казалось гостем из прошлого века, но расположенные перед ним инструменты делали его похожим на место пилота или диспетчера каких-то сложных процессов. Сверху был прилажен полупрозрачный купол, отдаленно напоминающий скафандр, но в то же время смахивающий на кабинку таксофона. Вполне вероятно, что она и послужила исходным материалом. Трудно было без смеха представить солидного старика, крадущего эту кабинку, словно заправский хулиган и, озираясь по сторонам, несущего ее домой.

Плотные, черные шторы были наглухо задвинуты, и в комнату не проникал ни один посторонний луч света. Но в природном свете и не было никакой необходимости, ибо многочисленные небольшие, но очень яркие лампочки ослепительно сияли, так что входивший невольно зажмуривался. Всюду были расставлены старинные песочные часы всех размеров: от совсем крошечных, как наперстки, до огромных, с арбуз величиной. Стояла поразительная тишина; и это при том, что окна выходили на большой двор, где по выходным всегда бывало многолюдно и шумно. Ничто не должно было отвлекать участников ответственного эксперимента!

В другое время Максим, конечно же, не удержался бы от того, чтобы засыпать старика вопросами. Уж больно все было необычным и таинственным. Но сейчас он воспринимал окружающее как нечто привычное, словно лаборатория находилась в таком виде, в каком он и предполагал. Где-то с краю сознания ютилась мысль, что Витьке здесь было бы делать нечего. Максим откуда-то заранее знал, что место в центре предназначено для него, но не садился туда, ожидая команды Афанасия Семеновича. В таком состоянии он был очень терпелив и совершенно не любопытен. Время для него не имело значения; он мог бы с одинаковым спокойствием ждать и несколько секунд, и несколько часов.

– Проходите, проходите, молодой человек! Усаживайтесь! Вот ваше место! – Против обыкновения Афанасий Семенович вдруг стал суетлив и многословен. Это настолько не вязалось с привычным обликом старика, обычно слегка отстраненного и высокомерного, что его трудно было узнать. Сейчас он даже не пытался скрыть волнения. – Это великий день! – разглагольствовал он.

Максим уселся в кресло. Оно оказалось настолько огромным, рассчитанным на высокого и толстого человека, что мальчик буквально утонул в нем, но в то же время таким удобным, что с него не хотелось вставать. Правда, приборы, нацеленные на него, выглядели отнюдь не дружелюбно; человек находился под ними, словно под дулами орудий. Впрочем, и для начинающего артиста бьющие в лицо рампы выглядят не лучше, а Максим сейчас находился в положении именно такого новичка. Хорошо еще, что зрителей не было, а присутствовал только режиссер, Афанасий Семенович. Чудодейственный отвар пришелся как нельзя более кстати, ибо даже сквозь толстую пелену спокойствия Максим ощущал торжественность наступающего момента. Нетрудно представить, какое волнение он бы сейчас испытывал, если даже всегда хладнокровный старик так мандражировал!