Читать книгу "Как бы нам расстаться - Кэрен Бришо"

Прижав руки к стене, я стала карабкаться назад, вверх по ступеням, пока не оказалась под защитой стен своей спальни. Остаток ночи я провела, лежа рядом с кроватью и завернувшись в клубок из одеял, не в силах унять дрожь.

— А сегодня холодно, — сказал Майк, когда мы вышли в объятия ветра. И через несколько шагов навстречу пробирающим до костей порывам добавил: — Прости, у меня нет машины.

— И у меня нет, — ответила я поверх заледеневшего шарфа.

— Они делают отличный кофе. В той лавочке. И там теплее, чем в других местах. — Он смеется. Коротким, прерванным дрожью смешком.

Мой ответный смешок дрожит не меньше.

Возможно, в этой лавке и в самом деле делают великолепный кофе, но она закрыта. По крайней мере, так написано на табличке на двери. «ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ». Майк складывает ладони чашечкой и, приложив их к стеклу, вглядывается внутрь, стараясь обнаружить признаки жизни. Потом сдается и переминается с ноги на ногу.

Его неловкое смущение на вкус кисловато-вяжущее. Во рту как будто пересыхает. А может быть, это вкус воспоминаний о маминых слезах и о выражении лица отца, когда он отбросил от себя ее улыбку?

Уйти или остаться — зависит только от меня.

Закончить раньше, чем дело дойдет до танца в гостиной…

Я не моя мать!

Я сглатываю слюну, прижимаю ладони к стене на лестнице и вытягиваю носок, чтобы нащупать первую ступеньку.

— Послушай, — говорю я, — можно пойти ко мне. Не могу гарантировать, что будет хороший кофе, ну, если только ты его приготовишь… Соседка по квартире говорит, что мой кофе на вкус как грязь из-под автобуса.

Майк перестает переминаться и одаривает меня широкой улыбкой потерявшегося щенка, которого кто-то нашел.

Мы садимся в автобус. Поддерживаем вежливый разговор о том о сем. Но пустые, повседневные слова не помогают мне избавиться от ощущения неустойчивости, и я прижимаюсь к стене и думаю о том, где следующая ступенька и какой она может быть.

— У тебя очень мило, — говорит Майк, когда я открываю дверь.

— Здесь слишком много народу, — отвечаю я. — У нас ненадолго остановились моя сестра с… другом.

Он оглядывается по сторонам.

— Они в кино.

— Ах, вот как!

— Кухня там. — Звучит это по-идиотски, потому что кухня просто бросается в глаза. Не заметить ее невозможно.

Я показываю на навесной шкафчик:

— А кофе там.

— Хорошо, — говорит Майк.

Я улыбаюсь ему и вижу — возможно, потому, что здесь больше света, — что он побрился и, похоже (если мне не кажется), даже слегка подстригся. Понять трудно, потому что он стянул свои длинные волосы в конский хвост.

Он тоже улыбается в ответ.

— Принимаюсь прямо сейчас, — продолжает он.

— Я хорошо знаю, как это делать, — сказал Джона, помешивая в кастрюльке на плите.

Скосив глаза, я посмотрела на него.

— Го-осподи! — протянула я. — Ты же не положил сахар!

Мы делали какао. Джонзу было шестнадцать, он считал себя взрослым и был полон презрения к растворимому кофе. А в шкафу у мамы был только растворимый. Это потому, говорила она, что по ночам ей бывает нужно быстро приготовить кофе, куда она макает пекановое печенье, когда приходит на его волшебный зов. А я думаю, что это из-за того, что отцу было жалко денег на кофеварку для нее. К сожалению, любовь мамы к быстрорастворимым напиткам не распространялась на какао. Его готовили старомодным способом: молоко, сахар, какао и плита.

— Вот тебе какао, — сказал Джонз. — Его пьют маленькие дети. — И он посмотрел на меня так, как будто хотел подчеркнуть, что мне-то все еще пятнадцать.

— Это всего лишь кофе, — смеясь говорит Майк.

— Хороший.

Я моргаю и улыбаюсь. Что-то я сегодня много улыбаюсь… «Улыбка на лице — и на душе радостнее», — это мамина максима. Доведенная до моего сведения в тот день, когда она в первый раз простилась со мной у дверей школы.

— Спасибо, — говорит Майк.

— Он лучше, чем твое пиво.

— Не уверен, что мне стоит снова говорить «спасибо», — отвечает он, делая вид, что хмурится.

Когда он смеется, вокруг его глаз не собираются складочки. Смех у него идет глубоко изнутри. Не могу отождествить его с тем Майком, которого я видела в Клубе, слушая «По всей сторожевой башне». Сейчас он не производит впечатления парня, которого бросают женщины. Скорее, он похож на того, за кого выходят замуж и от кого рожают шестерых детей.

— Как так получилось, что ты до сих пор не женился? — спрашиваю я его.

Он опять смеется.

— А я женился.

— И?

— Больше не хочу.

— Что, так плохо?

— Даже хуже.

Интересно, а они танцевали тот медленный танец?

Я встаю, иду в гостиную и нахожу журнал.

— У тебя какой знак? — спрашиваю я.

— Не знаю. Кажется, Рыбы.

Я смотрю в журнал и читаю гороскоп для Рыб: «Оглянитесь, Рыбы, не прячется ли кто-то у вас за спиной».

— Ну, что там? — спрашивает Майк.

— «Не беспокойтесь. У вас все хорошо».

— Тогда ладно, — говорит он. — Но вообще-то, все это сплошная лажа.

— Все это сплошная лажа, — сказал Джонз. — Давай я скажу, что ждет тебя в будущем.

Я переворачиваюсь на живот…

— Может быть, и так, — говорю я Майку, отбрасывая журнал на кофейный столик вместе с воспоминаниями. Я отчаянно хочу курить. Я продержалась целый день. Была хорошей девочкой. Что плохого сделает мне одна сигарета? Как скажется на будущем моих легких то, что я брошу курить не сегодня, а завтра?

Я протягиваю руку к пачке, но…

— Разве не с ней ты должен вот так стоять?

— Я же стою с тобой, — ответил Джонз.

…Мои пальцы нащупывают пачку, однако рука падает.

— Моя бывшая всегда читала свои гороскопы, — говорит Майк. — У нее были хрустальные шары и прочая мура. Она все время увлекалась то одной, то другой религией.

Я иду обратно в кухню, опираюсь о косяк и смотрю на него.

Мозги у меня пухнут от мыслей о Джонзе. Я-то ведь эти чертовы Близнецы… И, похоже, не только по гороскопу.

— «Скальпелем», — произносит у меня в голове голос Индии.

— Майк… — начинаю я. А потом решаюсь и целую его.

— Bay! — говорит Майк, откидываясь назад. — Неужели это мой кофе действует так сильно?

Я усмехаюсь, смущенная собственной смелостью.