Читать книгу "Мистериум - Эрик МакКормак"

Когда сии разны таинства восходят на Паркъ Каррика, они сбираются вместе и дают клятву въ Церкви Каррика:

Мы клянемся, что станем веройю и правдойю хранить наши таинсва. И правила все и уставы будем блюсти. И всяку ошибку, кою отыщем в наших ремеслах, будем карать, не щядя никого изъ любови и худа не причиняя изъ зложелательства. И мы станем защищать ремесло свое и другого отъ всякого врага, что явится средь насъ. Да помогут намъ все святыя.

Опосля сего обряда в Парке Празнество продолжается пять дний — съ пированьем да любовию. На третий день представляют «Mysterium Mysteriorum» — «Таинство таинств», Однакоже новички могут смотреть его токмо подъ страхомъ смерти лютой. А остальное время Празьнества диревенские и градские съ всей страны приходят въ Каррикъ, какъ и прохвосты всехъ сортов — драчюны, тяглецы, щоголи, фаты, монахи, студентишки, жокеи да шулеры. И что хуже всего — оставляют они за собою хворобы, непристойных женщинъ, непреличьных девок, попрошаек и плачущих младеньцев.

Празниство сие проходит въ Каррике все время, что хранит человеческая память. Люди говорят, оно появилось, когда возникла древняя стена, что раздробляет сию часть Острова.

Вечером пятаго дня престоит мне снова пуститься въ путь. Я рассказалъ градскаму апотекарю Каррика о моей вечной беде — безсоннице, коя ведет къ меланхолии. Сей мудрый мужъ, знатокъ своего таинства, далъ мне снадобъе, с коим смогу я наконец засыпать: возьмите равные доли семянъ чорной белены, плевла, чорнаго мака и сушеныя корения вереска; растолочите все очень мелко въ медной ступке; вы заснете крепко вельми — даже мертвым сномъ — въ зависимости отъ принятой меры.

Я нашел сие снадобъе, благосклонный читатель, превосходным средствомъ.

Многие слова на этих страницах оказались мне незнакомы, хотя общий смысл я уловил. Клятва была подчеркнута чернилами. Но как понять сей отрывок, я не знал — мне нужно было услышать мнение комиссара Блэра.

Потом я расшифровал запись монолога Кеннеди, меняя порядок слов на обратный; около полуночи я разделся и собрался лечь. Я выключил свет и посмотрел в окно. Ночь в этот час была туманной, шел дождь, но такой мелкий, что едва шелестел по крыше. Мне показалось, что подле Утеса я на мгновение заметил движение за внешней оградой бараков. Но если там что-то и мелькнуло, оно было такое серое, что сливалось с серостью тумана. Я смотрел, смотрел, пока глаза мои не заныли от тщеты проникнуть в непроницаемое; потом сдался и лег спать.

Я проснулся рано утром в понедельник, двадцать шестого марта, — первый день, что я целиком провел в Каррике. День сырой и туманный. Около половины девятого я позавтракал кофе с тостом в столовой, потом вернулся в комнату, надел толстый свитер, желтый дождевик и направился в городок. Комиссар Блзр посоветовал мне в этот день осмотреть места, упомянутые Айкеном в рассказе: места преступлений. Или ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Поэтому тем дождливым утром я побывал у Монумента, в Библиотеке, «Олене», Околотке, на станции и кладбище. Я уже неплохо знал их по описаниям Айкена: я будто возвращался туда, где однажды жил.

Последним пунктом моего маршрута был домик Свейнстона; я добрался туда к полудню. Я был очень доволен, что утром надел желтый плащ. Дождь припустил сильнее: на открытых болотах под ним даже стелились папоротники.

Я подошел к жилищу Свейнстона; еще видно было красное круглое пятно на восточной стене: каррикской погоде не удалось его полностью смыть. Я пошел на юго-запад, где каменная ограда уходит к овчарням. Я легко отыскал место, где прислонялся мертвый. На стене выделялся контур тела, обведенного поблеклым желтым полицейским мелом.

Нападение случилось, когда я стоял и смотрел на стену.

Я немного откинул назад капюшон плаща — и остолбенел от пронзительного крика над головой; а потом лоб и лицо мне оцарапали когти — длинные и черные. Атаковала меня большая черная птица. Я прикрыл лицо левой рукой и заколотил птицу правой. Но хотя я минимум дважды ударил нападавшую по крыльям, она продолжала кидаться на меня — я даже чувствовал резкий птичий запах. Потом я кулаком ударил ее прямо в клюв, она отпрянула, истошно меня проклиная, и улетела на восток.

У меня были сильно расцарапаны левая рука и лоб; я потрогал его и на пальцах увидел кровь. Я заторопился к баракам. Я шел, подняв руку, готовый защищать голову, если птица нападет на меня беззвучно.

Я добрался до бараков в начале второго. Молоденькая медсестра, промывавшая ссадины, покачала головой, когда я рассказал ей про птицу. Медсестра была суровая на вид, но разговорчивая. Она сказала, что выросла в городке среди холмов — таком же, как Каррик.

— Неужели вас никто не предупредил, что нужно остерегаться птиц? — спросила она. — Здесь, в горах, даже дети знают, что доверчивость опасна.

Смазывая царапины йодом, медсестра со знанием дела рассказывала о болотных птицах. Во время нереста лосося, объяснила она, птицы сидят на скалах и выклевывают глаза у бедной рыбы, одержимой тягой к соитию. Лососи выскакивают из воды зрячими, а секунду спустя погружаются обратно уже слепыми. Некоторым черным болотным птицам, сказала медсестра, рыба кажется слишком мелкой добычей, и они завели привычку ослеплять ягнят.

— К тому же известно, что птицы иногда нападают и на людей. Чужаки должны знать такие вещи, прежде чем отправляться бродить по холмам, — сказала медсестра. Затем, помолчав, добавила: — Некоторые говорят, что ослепшие барашки остаются мягкими и из них получается лучшее мясо так же, как слепые певчие птицы поют лучше остальных. Видимо, потеря одного дара улучшает другой.

После обеда я тщательно оделся и отправился на первое интервью, организованное для меня комиссаром Блэром. После прочтения рассказа Айкена мне было очень любопытно, какие они — горожане, с которыми мне предстоит встретиться. Я знал, что их всех объединяет одно — они умирают; но после визита к Кеннеди я полагал, что справлюсь.

Примерно в пять я пешком явился в Каррик. В тот вечер не было ни тумана, ни дождя; только очень холодно. В городе я пошел к антикварной лавке и толкнул дверь. Звякнул медный череп на притолоке. Прямо за дверью меня ждала медсестра в черной накидке — та женщина с крашеными волосами и морщинистым лицом, которую я видел у Кеннеди. В сумеречном свете магазина она сама походила на антиквариат.

Медсестра сказала, что меня ждут. Она же воспользуется передышкой и сбегает пообедать в бараках.

— Я вернусь через полтора часа. — Женщина показала на штору в конце главного прохода: — Она на втором этаже.

И вышла на улицу, в темноту.

Я быстро оглядел лавку и увидел многое из того, о чем писал Айкен: волынки, фотоальбомы, старинные книги, портняжные манекены, статуэтки слоников, стеклянные ящики с мотыльками и листьями. И я не мог не заметить те вещи, о которых Айкен ничего не сказал (возможно, их добавили совсем недавно): яркий холст, на котором изображен рынок в тропиках и сотни одинаковых людей; деревянная резьба — с первого взгляда можно было подумать, что на ней обнаженные, переплетенные тела двух любовников; но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это клубок извивающихся змей; множество погребальных урн с неразборчивыми надписями; и большой плакат с разнообразными морскими узлами. Один назывался «карракский узел».