Читать книгу "Полночная месса - Пол Боулз"

Она с трудом отвернулась и порылась в сумке, доставая носовой платок.

— Пойдем, — сказала она, откашлявшись. — Позови официанта.

Они добрались до вокзала замерзшие и мокрые. Поезд как раз составлялся; пассажирам не разрешалось выходить на платформу, и они сидели внутри на полу. Пока фрейлейн Виндлинг покупала билет, Слиман пошел забрать багаж из камеры хранения. Его долго не было. Когда он вернулся, его бурнус был накинут на плечи, а сам он победно ухмылялся, неся три чемодана на голове. Шедший за ним человек в рваном европейском пиджаке и брюках нес остальное. Когда носильщик подошел ближе, фрейлейн Виндлинг заметила, что он держит в зубах клочок бумаги.

В старом купе пахло лаком. В окно виднелись несколько лоскутков водянистого белого неба на западе, далеко над пустошью. Слиман хотел разложить багаж по сиденьям, чтобы в купе никто больше не зашел.

— Нет, — сказала она. — Поставь на полки.

В вагоне было немного пассажиров. Когда все утряслось, носильщик встал в проходе снаружи, и она увидела, что он по-прежнему держит в зубах листок. Он пересчитал монеты, которые она ему дала, и сунул в карман. Затем быстро отдал бумажку Слиману и исчез.

Фрейлейн Виндлинг чуть нагнулась, чтобы посмотреть на себя в узкое зеркало над спинкой сиденья. Было маловато света; масляный фонарь освещал лишь потолок, а дно светильника отбрасывало свинцовую тень на все остальное. Вдруг поезд встряхнуло, и он заскрежетал. Она обхватила руками голову Слимана и поцеловала его в лоб.

— Пожалуйста, сойди с поезда, — попросила она. — Мы можем поговорить здесь. — Она указала на окошко и стала тянуть за рваную кожаную петлю, которой оно опускалось.

Когда она выглянула, Слиман показался ей совсем маленьким на темном перроне: он не сводил с нее глаз. Тут поезд тронулся. Фрейлейн Виндлинг думала, что он проедет лишь несколько футов и остановится, но состав полз дальше. Слиман шел рядом, держась вровень с ее окном. В его руке была бумажка, которую дал носильщик. Он показал ее, закричав:

— Вот мой адрес! Пишите сюда!

Она взяла ее и продолжала махать рукой, выкрикивая: «До свидания!», а поезд двигался все быстрее. Слиман по-прежнему быстро шел рядом с окошком, ускоряя шаг, потом пустился бегом, пока перрон не закончился. Она высунулась далеко, глядела назад, махала, но мальчик тотчас пропал во тьме и дожде. У путей оранжево пылал костер, и дым обжег ей ноздри. Фрейлейн Виндлинг подняла окно, посмотрела на листок в руке и присела. Поезд швырял ее туда и сюда; она не отрывалась от бумажки, хотя сейчас та была в тени, и вспоминала первый день, давным-давно, когда маленький Слиман стоял за дверью и наблюдал, прячась всякий раз, когда она оборачивалась на него посмотреть. Слова, поспешно написанные носильщиком на клочке бумаги, и впрямь были адресом — но адресом в Коломб-Бешаре. «Говорят, пытался сбежать. Но далеко не ушел». С каждой мелочью его поведения, которую она припоминала, ситуация прояснялась. «Он слишком молод воевать, — сказала она себе. — Его не возьмут». Но знала, что возьмут.

Палец распух и горел; порой ей чудилось, что он пульсирует в такт вагонной тряске. Она посмотрела на несколько оставшихся обрывков бесцветного сияния в небе. Рано или поздно он бы все равно это сделал, рассуждала она.

«Возможно, в другой год», — сказал капитан. Она видела свою кривую, безнадежную улыбку в темном оконном стекле. Может, Слиману повезет, окажется среди первых жертв. «Если б только смерть на войне была надежна, — сбивчиво думала она, — ждать ее было б не так больно». Кренясь и кряхтя, поезд начал долгий подъем на плато.

1967

перевод: Кристина Лебедева

День с Антеем

Ты хотел видеть меня? Тебе правильно сказали. Так меня и зовут. Нтэй. Африканский Великан — вот как меня называют с тех пор, как я начал бороться. Чем тебе помочь? Город уже посмотрел? Бывают места и похуже. Тебе повезло, что нынче нет ветра. Плохой ветер здесь у нас дует. А без него — слишком палит. Аргус? Никогда про него не слыхал. Я не бывал на той стороне.

Человек по имени Эракли? Да, да, он здесь был. Давно. Я его помню. Мы даже с ним боролись.

Убил меня! Так он там вам рассказывал? Понятно. А когда ты пришел сюда, то услышал, что я тут по-прежнему, и тебе захотелось со мной встретиться. Понимаю.

Давай-ка присядем. Здесь во дворе есть источник, и в нем — самая холодная в городе вода. Ты спросил об Эракли? Нет, хлопот у него здесь не было — если не считать того, что он проиграл бой. Кому он тут нужен? Пришел один. Никто его тут раньше не видел. Пускай себе идет. Зачем его беспокоить? Только дикари нападают на человека, который пришел один. Убивают его, а потом дерутся за его набедренную повязку. Мы же пропускаем людей без лишних разговоров. Входят с одной стороны, выходят — с другой. Нам так нравится. В мире и дружбе со всеми. У нас есть пословица: «Никогда не бей человека, если не уверен, что можешь его убить, а если уверен — убивай быстро». Там, откуда я родом, мы гораздо грубее, чем они здесь, на побережье. Жизнь у нас труднее, зато здоровья больше. Посмотри на меня — ведь я тебе в отцы гожусь. Если б я всю жизнь прожил на взморье, я б так не сохранился. И все равно — видел бы ты меня лет двадцать назад. В те дни я на все ярмарки ходил, людям представления устраивал. Быка подымал одной рукой, а другой — хрясь меж рогов, и он замертво падает. Народу такое нравится. Иногда балки головой ломал. Тоже любили — да только с быком это обряд такой был, поэтому быка больше всего просили показать. Все обо мне знали.

Хочешь орехов? Я их каждый день ем. В верхнем лесу собираю. Там деревья растут — таких огромных ты никогда в жизни не видел.

Он лет двадцать назад здесь проходил, но я его прекрасно помню. Не потому что хороший борец был, а потому что совсем полоумный. Такого полоумного, как Эракли, и захочешь забыть — не сможешь.

Бери еще. У меня их полный мешок. Это правда — вкус у них ни на что не похож. У вас на той стороне таких наверняка нету.

Я тебя запросто в лес отведу, если посмотреть охота. Это недалеко. Ты ж не против немного по горам погулять?

Конечно, он здесь ни с кем дружбы не свел, но какие могут быть друзья у такого человека? Он столько о себе мнил, что и нас-то не замечал. Считал всех нас дикарями, думал, мы на басни его купимся. Еще до поединка все над ним смеялись. Сильный, да — но борец никудышный. Ужасный хвастун и страшный лжец. И невежда к тому же.

Вот здесь свернем и пойдем по той тропе. Все время языком молол. Если ему верить, так все ему по плечу, никого на свете лучше него и быть не может.

По дороге хороший вид открывается. Край света. Каково, а — привык всю жизнь в середке, а тут на край попал? Должно быть, все иначе видится.

Когда Эракли в город пришел, на него и внимания никто не обратил. Должно быть, у него какие-то деньжата с собой были, потому как начал он встречаться тут с парой-тройкой моих знакомых каждый день, да поить их за свой счет. Они мне про него и рассказали, и я пошел как-то раз поглядеть на него — не знакомиться, просто поглядеть. И сразу понял — никчемный он. И борец никчемный, и человек. Я даже всерьез его не воспринял, куда там вызов какой-то бросать. Ну как можно всерьез к человеку относиться, если у него борода — что твое овечье руно?