Читать книгу "Черный ящик - Амос Оз"

Адвокатская контора "Закхейм и Ди Модена",

ул. Кинг Джордж, 36,

Иерусалим

14.5.76

Дорогой г-н Закхейм!

Мой бывший муж сообщил нам телеграммой, что просил Вас помочь найти моего сына, который сбежал, по-видимому, чтобы устроиться работать на корабле. Пожалуйста, сделайте все, что в Ваших силах, и как только узнаете что-нибудь – позвоните. Мой бывший муж упомянул в своей телеграмме об анализе тканей Боаза с целью установления отцовства. Как я уже сказала Вам утром по телефону (а Вы просили моего письменного подтверждения), я снимаю свой отказ семилетней давности и согласна на проведение подобного анализа. Сегодня единственная проблема – найти мальчика и убедить его пройти проверку, о которой просит его отец. А это будет непростым делом. Пожалуйста, г-н Закхейм, объясните моему мужу, что я снимаю свой отказ по поводу проведения анализа вне всякой связи с безвозмездной выплатой, упомянутой в его телеграмме. Попросту говоря, он не обязан платить вам дополнительные деньги. Напротив, я рада, что просьба о проверке пришла на сей раз от него. Во время нашего бракоразводного процесса, как Вы помните, г-н Закхейм, я противилась проведению анализа, но и он не соглашался пройти проверку.

Если он пожелает пожертвовать деньги для той цели, о которой говорил мой нынешний муж, пожалуйста, пусть сделает это вне всякой связи с проведением анализа. Просто скажите ему, что с моей стороны теперь нет никаких препятствий. А главное, г-н Закхейм, умоляю вас, если появятся какие-либо известия о местонахождении мальчика, сообщите нам – даже среди ночи.

С благодарностью Ваша

Илана Сомо (Гидон)

* * *

Госпоже Сомо, лично, через адвоката М. Закхейма

Хемпстед, Лондон,

16.5.76

Госпожа Сомо!

Закхейм прилагает все усилия, чтобы найти Вашу пропажу. Хотя я предполагаю, что нелегко ему одному состязаться с кланом Сомо, который наверняка уже всей толпой вышел на охоту, поднятый по тревоге звуками барабанов. Я думаю, что пока это письмо будет в пути, появятся вести от Боаза. Между прочим, я почти сожалею об этом: кто из нас не мечтает порой подняться и исчезнуть, не оставив никаких следов?

Вчера я получил письмо от Вашего мужа. По-видимому, явилось ему некое Божественное откровение, и глас небесный повелел именно на мои деньги выкупить развалины городов Питом и Рамсес. В рамках его величественного плана по возведению горнего Иерусалима Ваш муж приказал мне немедленно раскаяться и для начала представить вам свои извинения и разъяснения. Затем, должно быть, наступит черед самоистязаний и постов.

Я, по наивности своей, думал, что все происшедшее между нами уже достаточно хорошо выяснено в двух инстанциях раввинского суда, а также в окружном суде, – стоит ли добавлять к этому что-либо еще? Вообще-то, по моему впечатлению, именно Вы должны были бы представить мне объяснения. И в самом деле, в письмах Ваших заметна попытка, правда, несколько затуманенная, сообщить мне о своей жизни, главным образом, о подробностях исполнения господином Сомо его супружеских обязанностей. Эта тема мне мало интересна (хоть и изложена она Вами неплохо – разве что, на мой вкус, излишне литературно), так же, как и те чувства, которые продолжает или не продолжает вызывать у Вас моя персона, – все это ни в коей мере не занимает меня. Буду весьма рад, если вы оба прекратите взимать с меня пожертвования с таким усердием: я не Английский банк и не банк спермы. С другой стороны, Вы вовсе не коснулись того единственного вопроса, который мне не безразличен: почему в свое время Вы столь яростно сопротивлялись проведению анализа тканей? Если бы выяснилось, что я – биологический отец ребенка, то мне, естественно, было бы значительно труднее, – а быть может, и вообще невозможно – выиграть процесс против Вас. И по сей день не сумел я разобраться в этом: чего вы опасались – доказательств того, что я – не отец ребенка? Или того, что я – его отец? Разве есть хоть тень сомнения в том, кто его отец, Илана?

И что побудило Вас теперь внезапно изменить свое мнение и согласиться в конце концов на проведение пресловутого анализа? Если Вы и в самом деле изменили свое мнение. И если не измените его снова.

Неужели только деньги? Но ведь деньги были и тогда. И тогда Вы сражались ради денег. И проиграли. По всей справедливости – проиграли.

Я возвращаюсь к своему предложению: вы можете получить еще пятьдесят тысяч долларов (и мне безразлично – для какой цели: пусть это будет обращение в иудаизм папы римского) после проведения анализа тканей – вне всякой связи с результатами. Несмотря на утверждение Закхейма, что я окончательно спятил: по его железной логике, с того момента, как я пообещал Вам в телеграмме выплатить деньги вне всякой зависимости от результатов проверки, – все козыри в ваших руках, я же сам преподношу вам свою голову на золотом подносе. Так говорит Закхейм. Что, если он прав?

Готовы ли Вы объяснить мне сегодня, почему "сожгли" и себя, и Боаза в том процессе, сопротивляясь проведению анализа, вместо того, чтобы настаивать на нем? Что еще опасались Вы потерять из того, что уже и так потеряли? Или Вы действительно были не уверены в результатах проверки? А может, в озлоблении намеренно предпочли проиграть все и быть выброшенной на улицу вместе с ребенком, только лишь для того, чтобы отравить меня ядом сомнения?

И теперь Вы осмеливаетесь писать мне, что это я "не затаптываю насмерть, а только жалю". Что это? Черный юмор?

Но вот перед Вами новое предложение, выдвигаемое отставным драконом: если Вы дадите мне прямой ответ – почему тогда, в шестьдесят восьмом, противились проведению анализа на установление отцовства и почему соглашаетесь сейчас, – я, со своей стороны, обязуюсь переписать свое завещание в пользу Боаза. А также послать Зам еще пятьдесят тысяч долларов с обратной почтой. По сути, если Вы дадите мне прямой ответ, то анализ будет излишним. Я отказываюсь от него в обмен на убедительный ответ на мой единственный вопрос.

И напротив, если Вы предпочтете громоздить ложь на ложь – нам лучше вернуться в прежнее состояние, оборвав все контакты. И на сей раз – оборвем их навсегда. Ложью Вы накормили меня в таком количестве, что ее с избытком хватило бы на целую дивизию обманутых мужей. Больше Вам обмануть меня не удастся. Кстати, каких объяснений требует от меня Ваш муж, если Вы сами признались трем раввинам в суде, что за годы супружеской жизни успели переспать едва ли не с переполненным стадионом?

Так или иначе, но будет лучше, если мы прервем контакты. Чего еще Вы от меня хотите? И что я могу дать Вам, кроме денег? Внезапно проснулся в Вас волчий голод – захотелось съесть отбивную из драконьего мяса с жареной картошкой? По какому праву через семь лет Вы вдруг заявляетесь и шумите на нашем кладбище?

Оставьте. Я живу одиноко и тихо. Ложусь каждый вечер в десять и сплю без сновидений. Встаю в четыре утра и работаю над статьей или лекцией. Все страсти уже угасли. Я даже купил себе трость в антикварном магазине в Брюсселе. Женщины и мужчины, деньги, власть, слава – все нагоняет на меня скуку. Только иногда я еще выхожу на легкую прогулку среди понятий и идей. Читаю по триста страниц ежедневно. Горблюсь, срывая там и сям какую-нибудь цитату или заметки на полях. Это то, что есть, Илана. И если уже разговор зашел о моей жизни, то твои поэтичные описания кабины космического корабля, снегов и прочего и в самом деле, довольно красивы (это всегда было твоей сильной стороной), однако, к твоему сведению, так уж случилось, что в моей комнате – центральное отопление, а не камин. И за окнами моими не лежат снега (на дворе – май) и видны лишь уголок сада, ухоженный английский газон с пустой скамейкой, плакучая ива да серое небо. Вскоре я возвращаюсь в Чикаго. Что же до моей трубки и виски, то уже более года запрещены мне и выпивка, и курение. Если ты и вправду хочешь, чтобы завещание было переписано на Боаза и если муж твой жаждет еще нескольких десятков тысяч, попытайся честно ответить на тот единственный вопрос, который я тебе задал. Только помни: еще одна ложь – и вы не получите от меня ни ответа и ни гроша. Никогда. Подпишусь сейчас новым прозвищем, которым ты наградила меня.