Читать книгу "Жара - Ральф Ротман"

— А знаете ли вы, что изобрел Кант? — Женщина победоносно и с вызовом глядела на всех, потом протянула руку ладонью вверх, словно собирала монетки. Но все молчали. Та, что с кроссвордами, нацепила на нос очки и кинула украдкой быстрый взгляд на Де Лоо.

— Может, как кантовать ящики? — спросила она наконец, а он поднес чашку к губам, чтобы скрыть улыбку.

— Чушь! Надин! А еще говорила, что училась в университете! Что ж ты тогда такая глупая, скажи на милость! Он такую штуку придумал… — Она пощелкала пальцами. — Ну как же это называется? Весь мир про это знает, даже если ни черта не смыслит в философии. Ну? — И тут она посмотрела на Де Лоо. — А ты знаешь?

— Попробую угадать… Категорический императив, может, ты это имеешь в виду?

— Вот! Хоть один культурный человек среди нас да есть. А знаете, что это за штука такая, категорический императив? Элла?

Девица в прозрачном боди-стринге раздавила окурок и покачала головой.

— Ни малейшего представления. Вроде на садомазо смахивает. А в Кёнигсберге бордели есть?

— Еще бы, моя дорогая, еще и какие! Но ты про них и думать забудь. Там ни у кого денег нет. Как ты себе представляешь, почему все девочки сюда едут, ко мне. Пансион «Polska», если тебе дали здесь работу, это все равно что ты выиграла золотой кубок!

— Бардаки сейчас везде есть, в любом городе, — сказала Рози. — Даже у меня дома и то сейчас один открывают, все по-настоящему, ограничительная зона и все такое прочее. Это в Хагенето, представляете? Да там пипла-то — раз-два и обчелся. Смех, и только. Будешь стоять, пока ноги не отсохнут. Но мой старик находит, конечно, что это здорово. Ему теперь не надо больше ездить в Дортмунд или Эссен. Звонит мне и говорит: что ты там делаешь, в этом шайсовом Берлине, там же все куплено. Возвращайся домой, теперь ты и здесь сможешь выйти на панель. — Она постучала по лбу. — Это, называется, папочка… Дай мне жить, как я хочу, сказала я ему. А то, чего доброго, еще заявишься ко мне фраером, а?

Малышка всплеснула руками, прижав их ко рту; золотой листочек клевера исчез между грудями.

— О боже! Только представить такое. Это же чистый кошмар. Чтоб собственный отец…

Но девица в очках только обреченно хмыкнула и снова раздавила окурок.

— Ну и? Зеркало, что ли, завешивать? Или свет тушить? Клиент есть клиент, вот и вся песня!

Все обернулись на дверь, где появилась женщина в короткой кожаной юбке и белой блузке. Отделанные стразом шпильки, длинные, поразительно мускулистые ноги, грудь как на рекламном проспекте пластической хирургии. Голова наголо выбрита, за пояс заткнут парик платиновой блондинки. Поставила пустой контейнер на сервант и хмыкнула.

— Шайсе, — сказала она. — А у меня месячные.

Благостное выражение исчезло с лица хозяйки; она кивнула, приняв серьезную мину, поставила чашку на стол и открыла свой затасканный талмуд.

— Хотела бы я знать, как это получается! — надула недовольно губки блондинка. — То их вообще нет, а то приходят на неделю раньше. Стресс во всем виноват, все эти контрольные проверки. Еще и болит все. Чего делать-то?

— Ну, полечись немного, — сказала Элла. — Грелка, бутылочка шампанского, поваляйся в постели…

— Тебе хорошо говорить. А я обещала малышу велосипед! Чем же я теперь за него заплачу?

Шефиня сочувственно покачала головой, листая толстую книгу записей дальше.

— Повально красная неделя у всех. Ну, позвони Маруше, может, она заменит тебя. Жасмин тоже могла бы уже появиться. А если она не захочет, значит, вы остаетесь втроем.

Очкарик громко зевнула. Де Лоо встал, взял ящик и поблагодарил за кофе. Женщины, как по команде, повернули коленки, чтобы он мог пройти, а шефиня захлопнула свой талмуд.

— Чюс[32], мой мальчик. — Она проводила его до двери, приложила тыльной стороной руку к его щеке. — Ты ужасный миляга. Надеюсь, у тебя есть любовь и она прекрасно это знает.

Вырулив на Херманплац, Де Лоо медленно покатил к перекрестку. На автобусной остановке перед магазином «Карштадт» опять стояла та женщина в черном костюме. В руках она держала светло-зеленую лейку в запаянной пластиковой упаковке. «Мы снова открылись!» — прочел он рекламное объявление на столбе светофора. «Духовник Вальтерхен. Капелла музыкантов. Телефоны на столах. Каждая третья порция шнапса бесплатно!»

На рынке уже закрывали торговлю, выкрикивали бросовые цены, кидали порченые фрукты в сточную канаву. Он включил скорость, но не отжал педаль сцепления. Свежая повязка так и сверкала белизной между козлами лотков и ногами последних покупателей.

Подогнув левую переднюю лапу, собачонка шныряла промеж прилавков, ящиков, мешков, под брезентом и обнюхивала растоптанные овощи, подгнивший виноград, окрасившийся от порченого товара лед. И хотя она хромала, казалось, ее ничто не тревожило, она чувствовала себя абсолютно здоровой и ни на минуту не выпускала из виду, несмотря на сенсационные соблазны на земле, женщину, шедшую на некотором расстоянии и не смешивавшуюся с толпой. Иногда мелькал только мундштук поперечной флейты, торчавшей из рюкзака, один раз она подняла запачканную руку и бросила в капюшон своего свитерочка яблоко. Кто-то сзади сигналил ему, и он нажал на газ.

Запах красок, лака, скипидара. На стене над обогревательным прибором, работающим на ночной электроэнергии по льготному тарифу, несколько плечиков из проволоки, на них носки и посудные полотенца, а рядом со столом, заваленным тюбиками и кистями, запылившийся чугунный пресс. Шмыгая подошвами, художница вышла в прихожую, подержала для него дверь. Белая прядь волос, нежная, как пух, свисала на ее живые глаза и слегка раскачивалась, когда Де Лоо входил. Он опустил сетку с пахнущими смолой поленьями на подставку для зонтов в углу, а женщина подняла руку и смахнула пушинку с плеча его старой армейской куртки.

— Вечером будет, пожалуй, морозец, да?

Он кивнул. Дрожащими пальцами она накинула цепочку, сделала приглашающий жест, и он прошел по изъеденным древесным жучком половицам, прогибающимся под ногами, в жилое помещение — полутемную комнату с окном на задний двор. Кое-какая посуда, электрочайник и горшки с примулами стояли на широком подоконнике зарешеченного окна, выходившего на контейнеры с мусором. На маленьком столике чай. Под чайничком без крышки горящая свеча для подогрева, огонек колеблется на сквозняке.

— Ваша еда за последнюю неделю была очень вкусной. Что это такое было?

Де Лоо с большой осторожностью опустился в соломенное кресло. Плетеное сиденье под подушкой скрипнуло, а между сапогами посыпалась на ковер мелкая соломенная сечка.

— Какое-то рагу, — сказал он. — Думаю, из курицы.

— Очень пикантное блюдо. С карри, да?

У задней стены покрытая на день бледно-розовым велюром тахта, где она спала ночью. Рядом книжный шкаф, набитый альбомами с репродукциями картин, дверца с ромбовидными стеклами лишь прислонена, поскольку давно уже соскочила с петель. Кроме того, вдоль стены размещались еще маленький секретер вишневого дерева и темно-коричневое бюро с гибкой, закрывающейся сверху шторкой, наверху на нем стоял телевизор. Больше ни одного свободного местечка вдоль стены не было, повсюду картины, рисунки, оттиски. С поблекшими подписями и посвящениями давно умерших друзей.